Психология индивидуального творчества и психотерапия творческого кризиса. Почему рукописи не горят?

Не гадайте – не угадаете! Хотя именно это удерживает, например, вас от творчества. Да-да — именно вас.

Лучше послушайте Исповедь. Исповедь Художника.

Меня всегда интересовали слова Блока. Их я нашла в статье Блока «Религиозные искания и народ». А слова вот какие:

«Только о великом стоит думать, только большие задания должен ставить себе писатель. Ставить смело, не смущаясь своими личными малыми силами. Писатель ведь – звено бесконечной цепи. От звена к звену надо передавать свои надежды, пусть несвершившиеся, свои замыслы, пусть недовершённые»

Эти-то красивые слова Блока у меня «не работали». Я говорила: «Ага! Кому передавать-то?» Так вырисовался (дающий надежду!) мой личный

Кризис в мировоззрении и жизнестроительстве и, наконец, в целеполагании

На созревание этого кризиса меня натолкнули очень влюблённые слова поэта Михаила Кузмина о театре. Мысль простая: спектакль, роль, актёр, театр – самое недолговечное, что есть в искусстве.

Это – не запечатлеть... Актёр, даже божественно-разбожественно гениальный... весь отдаёт себя – одному поколению своей публики (ну, двум). А потом вместе с нею исчезает навсегда.

Вот если бы он выстроил каменное палаццо в стиле барокко, которое простоит, радуя туристов, 800 лет! Или нарисовал 50 гениальных картин и пристроил их в Лувр под пуленепробиваемые стёкла! Или лучше всего написал «бессмертный роман», симфонию, да даже вальс!

Бессмертие себе (и своему детищу!) обеспечил.

А тут актёр или труппа, создающие «спектакль». Сколько будет жить их каторжный труд, отнявший их силы? На кого они вообще тратятся? Пишут вилами по воде... На одно коротенькое поколение зрителя, который постареет вместе со своим кумиром и умрёт, унеся с собой в могилу впечатления от Гамлета-Высотского, от Мышкина-Смоктуновского?..

Кому и что скажут слова: «Он создал такого Чацкого»? Пустой звук. Вот писатель Грибоедов – не пустой звук. А десятки и сотни актёров? Милых, живых, кем-то любимых, кому-то нужных? Тех, которые по гамбургскому счёту-то и создают Чацкого. Они – лузеры. Они – проигравшие ещё до начала игры... Они построили свой чудо-домик из жёлтенького песка прямо у морского прибоя. Его смоет через 2 минуты. Они что – дурачки?

Но ведь и палаццо через 800 лет рухнет. И вальс забудут. И имя художника потеряется (иногда – сразу!). Неизвестный мастер...

Так что ж теперь, не творить?!.

Иметь или быть

Вот оно наше вечное: иметь или быть? Тот, кто радостно умеет «быть» – делает Искусство. Делает его «для сего дня». И не капризничает. И (почему-то! Ах, ну почему?) не мечтает о попадании в память потомков и названия площадей и улиц.

Почему мы не отдаём себя творчеству? Потому что все мы думаем: «Зачем я буду что-то делать, если завтра это всё насмарку пойдёт?» Мы хотим славы. Мы не хотим быть. Мы хотим иметь.

Вот почему поэту Михаилу Кузмину нравились самые простые артисты театра – выпивающие, живущие сегодняшним днём. Его пьянила атмосфера театра. Он в ней исцелялся, он учился у них «быть».

Я поняла одно: мне тоже надо вылечиться от «иметь». От этого извращённого в корне, ошибочного, преступного понимания бытия. «Станцую только за конфетку, а так – нет».

Но инсайта ещё не произошло, хотя умом я «всё понимала»...

Я подошла почти вплотную, но смогла только – сделать

Промежуточный вывод

Мы все страдаем извращённым желанием Бессмертия-На-Этой-Земле.

Кто-то лелеет сказочные мысли о персональном долголетии в неизнашивающемся теле... А кто-то варварски «использует» искусство и муз, чтобы создать... крестраж.

Мечта такая: «Мол, я-то сдохну, но по моим учебникам будут мучиться поколения учеников музыкальных школ». Тем и обеспечу себе жизнь вечно, жизнь не зря.

Ну, не вечно, но на тысчонку лет. Вот таких Кощеев Бессмертных (поняла я чётко) Искусство должно выблёвывать из уст своих.

Я и многие другие приходим к священной горе Парнасу с пошленькой ахматовской установкой: Пусть когда-нибудь имя моё прочитают в учебнике дети».

Но как же нам не хватает ума и вкуса понять – ЗДЕСЬ – ВСЁ — непрочно!

Здесь всё пишется вилами на воде. Но тем не менее, это не значит, что нужно впасть от этой мысли в уныние и ничегошеньки не делать поэтому.

Вот – парадокс. С этим парадоксом я и осталась куковать до поры до времени. Я твердила себе слова, в которые верила, но которые не понимала, не чувствовала:

• « я знаю где-то, что ничто не уходит бесследно;

• Булгаков прав, что рукописи не горят. Но почему?

• Ни одна роль, восхитившая хоть одного человека, не растворилась в атмосфере без следа...»

Иначе жизнь была бы и правда – невозможна!.. Но я ждала зарубок на дереве, поводыря...

Озарение

Да, оно пришло.

Рукописи не горят – они записываются «на ноосферу»

Да. Всё, что создал какой-нибудь несчастный, одинокий, никем не признанный, всю жизнь работавший в стол скромный любитель или неудачник – труженик науки или искусства – как под копирку (невидимую!) немедленно переносится – Туда.

И там остаётся, до поры. А потом проявляется в новом человеке – приходя к нему как «Вдохновение».

Книги (и всё остальное!) таким образом, создают целые коллективы авторов! За спиной одного – живого – стоят тени мертвецов, которые придумали этот замысел, пытались его писать и писали, шлифовали это же самое слово – уже один, два, три раза, а может и сотни раз...

Но неудачно. «Неудачно» – говорите? В каком же это смысле – неудачно?

Война. Дети. Умер от голода. Или так. Рукопись съели мыши, запретил заниматься искусством настоятель монастыря, рукописью оклеили стены, они сгорели при пожаре. Ими растопила печь злая невежественная невестка.

Вот всё то, что приводило меня в ужас. Отчего не работали у меня слова Блока, пока не обрели дополнительное – духовное измерение.

«Только о великом стоит думать, только большие задания должен ставить себе писатель. Ставить смело, не смущаясь своими личными малыми силами. Писатель ведь – звено бесконечной цепи. От звена к звену надо передавать свои надежды, пусть несвершившиеся, свои замыслы, пусть недовершённые»

Теперь я смеюсь божественным смехом. Вот он смысл евангельского поучения: «Не собирайте себе сокровищ на земле, но собирайте сокровища Неба, на Небе».

Тот, кто работает – работает сразу «на небо». Бумага ведь слишком непрочный носитель. Публика тоже непрочный носитель, она неблагодарна, ленива и нелюбопытна, бумага и то прочнее памяти публики.

Неважно, что детище художника, погибнув на земле, «просияет» на ней же вновь – через 50 или через 70 лет, а может быть и через 300.

Неважно что его погибшее произведение станет произведением неизвестного ему потомка, который в один прекрасный день услышит настойчивые голоса и станет записывать.

Как ручьи сливаются в полноводную реку, так и десятки, сотни терпеливых скромных тружеников, которые не боятся анонимности и не жаждут личной славы при жизни и после неё – в один момент сливаются вместе в полноводный гений одного человека.

А ему создан на этот раз «все условия». Он не умрёт от голода в блокадном 42-ом вместе со своими рукописями.

Его не убьют в 41-ом вместе с блокнотом юношеских стихов. Его не заставит раввин местечка пожечь всё в печке. Счастливчик... Нормальные условия жизни.

Его труды, наконец, напечатают и уже не забудут. Его доля – хороша. Но ведь свята, но легка и радостна, необходима, сверх-ответственна и если вдуматься – первична и почётна – доля тех, кто сидел и работал «на века», а его драгоценная рукопись, существующая в единственном экземпляре, пошла «на самокрутки».

Рукописи не существуют в единственном экземпляре! Второй экземпляр всегда есть и он хранится в самом надёжном месте – на Небе. (В «ноосфере» – по Вернадскому или в «Коллективном Бессознательном» – по Юнгу или в «мире Идей» – по Платону).

Почему некоторые утраченные произведения мысли пока что так и не восстанавливаются? Мы ,живущие, ещё не заслужили, не пришёл ещё момент.

Как сказал один белоэмигрант публике СССР: «Если вам дать царя, вы же его опять через неделю расстреляете!»

Театр

В театре (это знают все актёры!) все сыгранные роли записываются на ту же – ноосферу. Актёр умер, но его «Гамлет» жив.

Многие актёры, приступая к разучиванию великой ответственной роли, мысленно общаются с великим ее исполнителем прошлого и «просят» помочь. И великие актёры прошлого ещё ни разу не отказывали.

Все недовершённые и довершённые замыслы, всё забытое и профуканное неблагодарными потомками, несделанное из-за болезни, ранней смерти, трагедии – всё будет дописано, но – другими.

То, что информация существует в ноосфере и берётся оттуда доказали даже учёные, на этот раз – психологи.

Знаменитый эксперимент с кроссвордом тому порукой, что всё это именно так...

Экспериментальная группа шутя разгадала кроссворд, опубликованный в какой-то газетке год назад.

Над кроссвордом этим ровно год назад крепко потрудились тысячи пенсионеров, читателей газеты.

И та же экспериментальная группа «застряла» на втором (по сложности – идентичном первому) кроссворде. Просто второй кроссворд был только что составлен, над ним никто ещё не трудился, его не печатали в газете.

Вернёмся к искусству, науке, идеям, творчеству.

Творчество всегда коллективно. Ты – часть большого уважаемого коллектива, который работает над одним проектом. Вместе, но не видя друг друга. Но – честно и дружно!

Любая творческая халтура – сразу пойдёт в Лету.

Засчитываются только строки, написанные кровью сердца. Только строки, имеющие отношение к святому искусству, а не к сознательному земному делячеству.

Не обязательно «страдать», можно легко смеясь, легко ступая лёгкими шагами по милой земле – сочинить пару весёлых песенок от избытка счастья и они тоже не канут в Лету.

Перечитайте притчу Толкина «Лист кисти Ниггля».

Богатый сосед, разоривший бедного соседа-художника, первым делом после его смерти – «починил» крышу его главной картиной, которую тот рисовал всю жизнь. Мелко, Хоботов. Почитайте, где оказалась эта картина на самом деле и на каком «холсте» рисовал её художник-неудачник всю жизнь сам не подозревая о том.

Вот теперь, наконец, мне стали понятны загадочные слова биографа Кузмина – Н. Богомолова. Историк литературы Николай Богомолов писал о том, что самые поздние стихи Кузмина к нашему несчастью – утрачены в недрах НКВД или пропали по частным архивам друзей, которых тоже раскидали репрессии и война.

И Богомолов пишет: «Если бы Михаил Алексеевич узнал о такой трагикомической судьбе последних своих рукописей, он бы только легко пожал плечами и весело рассмеялся».

Я тогда ещё не понимала, что Богомолов понимал: Кузмин понимал то, что я немного поняла – только теперь...

« Писатель ведь – звено бесконечной цепи. От звена к звену надо передавать свои надежды, пусть несвершившиеся, свои замыслы, пусть недовершённые»

Серым тянутся тени роем, 
В дверь стучат нежеланно гости, 
Шепчут: «Плотью какой покроем 
Мы прозрачные наши кости? 
В вихре бледном – темно и глухо, 
Вздрогнут трупы при трубном зове… 
Кто вдохнет в нас дыханье духа? 
Кто нагонит горячей крови? » 

Вот кровь – она моя и настоящая! 
И семя, и любовь – они не призрачны. 
Безглазое я вам дарую зрение

И жизнь живую и неистощимую. 
Слепое племя, вам дано приблизиться, 
Давно истлевшие и нерождённые, 
Идите, даже не существовавшие, 
Без родины, без века, без названия. 
Все страны, все года, 
Мужчины, женщины, 
Старцы и дети, 
Прославленные и неизвестные, 
Македонский герой, 
Гимназист, даже не застрелившийся, 
Люди с метриками, 
С прочным местом на кладбище, 
И легкие эмбрионы, 
Причудливая мозговых частиц 
Поросль… 
И русский мальчик, 
Что в Угличе зарезан, 
Ты, Митенька, 
Живи, расти и бегай! 

Выпейте священной крови! 
Новый «Живоносный Источник» – сердце, 
Живое, не метафорическое сердце, 
По всем законам Беговой анатомии созданное, 
Каждым ударом свой конец приближающее, 
Дающее,

Берущее, 
Таинственное, 
божественное, 
Слабое, родное, простейшее 
Сердце!  

Елена Назаренко

© www.live-and-learn.ru - психологический портал тренингового центра "1000 идей"