Заканчиваю размещать отрывки из «Романа без вранья» Анатолия Мариенгофа. И сегодня, как и тогда, девяносто лет назад со дня выхода книги, немногие принимают образ русского поэта, выведенный автором на ее страницах.
Образ не всегда приятный и не очень похожий на привычный - приглаженный и припудренный. Здесь Сергей Есенин очень живой и больше похож на большого ребенка, чем на великого поэта.
По своей обнаженности и искренности он сравним разве что только с Достоевским. Но если у Федора Михайловича все-таки чувствуется дистанция от своих героев, то у Есенина вся его поэзия - из крови его души. Со всеми ее безднами, падениями и глубиной.
Не случайно последнее стихотворение поэта было написано кровью, только уже вполне реальной. В такой поэзии и такой жизни перестают работать обычные критерии морали, никто в них не проведет границу между прекрасным и безобразным, дозволенным и недозволенным.Тайна поэзии Есенина в том, что он прикоснулся к чему-то, что словами не выскажешь - к бытию русского человека и русской души, где святость и окаянство, свет и тьма - всегда рядом и вместе.
Больше всего в жизни Есенин боялся сифилиса. Выскочит, бывало, на носу у него прыщик величиной с хлебную крошку, и уж ходит он от зеркала к зеркалу суров и мрачен. … Однажды отправился даже в Румянцевку вычитывать признаки страшной хворобы. После того стало еще хуже — чуть что: «Венчик Венеры!»
Когда вернулись они с «Почем-Солью» из Туркестана, у Есенина от беспрерывного жеванья урюка стали слегка кровоточить десны. Перед каждым встречным и поперечным он задирал губу: «Вот кровь идет… а?… не первая стадия?… а?…»
…как-то Кусиков устроил вечеринку. Есенин сидел рядом с Мейерхольдом. Мейерхольд ему говорил: «Знаешь, Сережа, я ведь в твою жену влюблен… в Зинаиду Николаевну… Если поженимся, сердиться на меня не будешь?..» - Есенин шутливо кланялся Мейерхольду в ноги:
«Возьми ее, сделай милость… По гроб тебе благодарен буду». А когда встали из-за стола, задрал перед Мейерхольдом губу: « Вот… десна… тово…». Мейерхольд произнес многозначительно: «Да-а…». И Есенин вылинял с лица, как ситец от июльского солнца.
Потом он отвел в сторону «Почем-Соль» и трагическим шепотом сообщил ему на ухо: «У меня сифилис… Всеволод сказал… а мы с тобой из одного стакана пили… значит…». У «Почем— Соли» подкосились ноги.
***
Всеволод Мейерхольд
Смотрит Якулов на нас, загадочно прищуря одну маслину. Другая щедро полита провансальским маслом. «А хотите, с Изадорой Дункан познакомлю?» Есенин даже привскочил со скамьи: «Где она… где?» — «Здесь… гхе-гхе… замечательная женщина…» Есенин ухватил Якулова за рукав: «Веди!»
И понеслись от Зеркального зала к Зимнему, от Зимнего в Летний, от Летнего к оперетте, от оперетты обратно в парк шаркать глазами по скамьям. Изадоры Дункан не было. ….И снова от Зеркального к Зимнему, от Зимнего к оперетте, в Летний, в парк….Изадоры Дункан не было. Есенин мрачнел и досадовал.
Теперь чудится что-то роковое в той необъяснимой и огромной жажде встречи с женщиной, которую он никогда не видел в лицо и которой суждено было сыграть в его жизни столь крупную, столь печальную и, скажу более, столь губительную роль. Читать далее
![]()
Это интересно
+3
|
|||
Последние откомментированные темы:
fuhaxek***@d*****.com , 29.03.2017