Источник: Вопросы истории. N8. – М.: 1989

Предысторию Руси и Русской земли Повесть временных лет начинает с Великого переселения народов: расселения славян с Дуная и освоения ими Восточноевропейской равнины. К этой эпохе восходит историческая память всех народов, принявших участие в Великом переселении, здесь "точка отсчета" авторов раннеисторических описаний. С переселения па Британские острова (середина - конец V в.) начинает историю англов хронист Бэда Достопочтенный; переселением из Азии в Скандинавию открывается история скандинавских народов в "ученой легенде" исландского автора XIII в. Снорри Стурлусона и др.

Особой источниковедческой проблемой стала проблема этнонимии. Традиционное использование в древней и средневековой историографии этнонимов типа "скифы", "гунны", "франки" и др. по отношению к самым различным, часто неродственным народам, возникновение новых названий, их распространение, изменение изначального содержания, превращение в топонимы, хоронимы и политонимы - все это отражение в исторической этно- и топономастике комплекса противоречивых этнокультурных процессов, которые сопутствовали формированию классового общества, государства и раннесредневековых народностей¹.

В полной море это относится и к эволюции слова "русь". Острота споров вокруг этимологии названия восточнославянского государства, возникших во второй половице XVIII в. в полемике М. В. Ломоносова с немецкими учеными в Российской академии и имевших в то время отчетливо выраженный политический характер, сохранялась до последних десятилетий. И норманисты, и антинорманисты в XVIII - первых десятилетиях XX в. стояли на единых методологических позициях: идеалистическом представлении о возможности создания государства одним лицом или группой лиц. Это обусловило подмену проблемы происхождения государства вопросом о происхождении его названия. Именно поэтому в домарксистской науке признание скандинавской этимологии названия Древнерусского государства неизбежно вело к утверждению приоритета скандинавов в самом его формировании².

В советской историографии показано, что возникновение Древнерусского государства стало возможным лишь в результате экономического и социального развития, внутренних процессов; что внешние влияния могли несколько ускорить или замедлить, но отнюдь не заменить их. Не без воздействия этой концепции в 1950-1960-е годы в зарубежной историографии наметился пересмотр взглядов на образование Древнерусского государства и изменилась оценка роли скандинавов в этом процессе, а обсуждение славяно-скандинавских связей стало более объективным. Было обращено особое внимание и на принципиальное различие и независимость вопросов этимологии названия (проблемы преимущественно лингвистической) и образования государства (проблемы сугубо исторической), которые не могут и не должны подменять друг друга.

Однако еще в конце 1950-х годов польский историк X. Ловмяньский, различая эти два вопроса, отмечал, что, хотя скандинавская этимология слова "русь" "не свидетельствует как таковая о решающей роли норман­нов" в процессе возникновения Древнерусского государства и, более того, убедительно обоснована лингвистически³, тем не менее местное происхождение названия заслуживает предпочтения и потому следует попытаться установить именно местную, исконно славянскую этимологию названия "русь"⁴. И до сих пор, хотя языковеды считают доказанной его скандинавскую этимологию⁵, время от времени проявляется стремление обосновать любую - кроме скандинавской - его этимологию: готскую, прибалтийско-славянскую, иранскую, кельтскую или иную⁶.

И. П. Шаскольский показал, что "антинорманизм" подобного рода ис­пользует устаревшую аргументацию, игнорирует достижения современной науки, а Д. А. Авдусин отметил связь его распространения в 1940-1950-е годы с общественно-политической ситуацией в СССР, борьбой против "космополитизма"⁷. Продуктивность и научное значение антинорманизма заключаются не в оспаривании скандинавского происхождения русских князей, скандинавской этимологии слова "русь", не в отрицании присутствия скандинавов в Восточной Европе, а в освещении тех процессов развития восточнославянского общества, которые привели к формированию государства, в выявлении взаимных влияний древнерусского и древнескандинавского миров.

В последние десятилетия в мировой науке конкурируют две трактовки слова "русь". Многие советские и зарубежные лингвисты, историки и археологи придерживаются скандинавской этимологии названия и постепенно пополняют ее аргументацию (лингвистическую - А. И. Попов, Г. А. Хабургаев, Г. Шрамм, археологическую - Г. С. Лебедев). Ряд советских историков вслед за М. Н. Тихомировым⁸ настаивает на автохтонном (среднеднепровском) происхождении этого названия, однако доказательства в их трудах либо отсутствуют, либо сводятся к общим соображениям о существовании в Среднем Поднепровье Русского государства на рубеже VIII-IX вв. (или раньше) при отсутствии здесь скандинавских древностей.

В отечественной и зарубежной этнографии, лингвистике и археологии накоплено много новых данных, прямо или косвенно проливающих свет на спорный вопрос. Важны, в частности, общетеоретические исследования, раскрывающие механизм взаимодействия этносов в эпоху образования раннегосударственных структур. При этом отмечается полиэтничность господствующего слоя нарождающегося государства. Культура этого слоя в отличие от массовой, крестьянской, этнические характеристики в которой более устойчивы, по своему существу призвана отмечать социальный статус ее носителя, а не его этническую принадлежность. Наконец, применительно к собственно русско-скандинавским связям поставлен вопрос о синтезе обоих - наряду с другими - этносов в процессе формирования Древнерусского государства⁹. Необходимо отметить углубление комплексности исследования проблемы - широкого использования и взаимопроверки данных языка, письменных источников и археологических материалов.

В опосредованной форме эволюция содержания термина "русь" отразила важнейшие этносоциальные сдвиги в восточнославянском обществе, причем настолько последовательно, что представляется возможным сопоставить основные этапы этой эволюции с этапами русско-скандинавских связей раннего средневековья. Наиболее существенные преобразования в семантике, употреблении и форме названий "русь" в целом завершаются с консолидацией государства, т. е. к концу X в., и, таким образом, приходятся на первые три этапа восточнославянско-скандинавских отношений: до середины IX в., вторая половина IX - первая половина X в., вторая половина X века. Истоки же названия "русь" восходят ко времени, предшествовавшему славянскому проникновению на северо-запад Восточной Европы, населенный западнофинскими племенами.

Контакты населения Скандинавии, Финляндии и Юго-Восточной При­балтики прослеживаются археологами уже с бронзового и раннего железного века. Более интенсивными становятся они с середины I тыс., в эпоху Великого переселения народов, продолжаются в вендельский период (VI-VIII вв.) и в эпоху викингов. При этом скандинавы, судя по погребальным памятникам, с середины I тыс. проникают в соседнюю западную Финляндию (здесь найдены типично вендельские погребения в ладье), на Аландские острова, где складывается своеобразная метисная финно-скандинавская культура, а также на восточнобалтийское побережье, где имеются погребальные комплексы, близкие скандинавским. Они свидетельствуют о постоянных контактах скандинавских и прибалтийско-финских племен уже в довикингское время и в эпоху викингов.

Культурное взаимодействие и взаимообмен проявились в различных формах: в погребальном обряде, в языках взаимодействовавших этнических групп¹⁰. В этом культурно-историческом контексте в финской среде появляется специальное обозначение приходивших на финские территории скандинавов: фин. ruotsi, эст. roots, водск. rôtsi, лив. rùot'š, карел, rōtši, сохранившееся в финских языках до настоящего времени со значением "Швеция" и Производным фин. ruotsalainen, эст. rootslane - "швед", "шведский". Топонимы с корнем ruoči распространены в Латвийской ССР¹¹ и в других восточноприбалтийских землях.

Ареал слова - пространство от Кольского полуострова до Урала, причем, как показал К.-О. Фальк, по мере продвижения на восток его употребление сокращается, а значение видоизменяется: уже в ряде саамских и карельских диалектов этноним используется для обозначения как шведов, так и русских¹², т. е. иноэтничного населения вообще, пришлых иноплеменников, собиравших дань. Функциональное сходство затушевывало для местного населения этнические различия¹³. Далее на восток корень роч- в языке коми (из общепермского * гоč, заимствованного из прибалтийско-финских языков¹⁴), а также ненецк, луца ( < *luotså), эвенк, луча, нуча и др. имеют единственное значение "русский", поскольку население этих областей сталкивалось только с русским колонизационным потоком.

Наличие корня ruots- во всех западнофинских языках свидетельствует о появлении слова в период Языковой общности, распад которой относят ныне к VI-VIII векам¹⁵. отсутствие же производных от него, узость семантики и изолированность указывают на то, что корень этот не явля­ется исконно финским.

Источником заимствования фин. ruotsi традиционно считается производное от древнескандинавского глагола "грести" (др.-исл. róа). Отнесение заимствования ruotsi ко времени ранних (до эпохи викингов) скандинаво-финских контактов не вызывает сомнений¹⁶. Однако поиски однозначной исходной словоформы для ruotsi затруднительны из-за отсутствия письменных источников (лексикон современных заимствованию старшерунических надписей насчитывает менее 500 слов), да и вряд ли необходимы. Существование глагола гóа и его производных, в той числе rōþer ("гребец") и* rōþs(mađr, -kаrl) и др., отразившихся во всех германских языках¹⁷, бесспорно. Фонетически закономерен и переход древнесеверогерманского rōþs- (первый элемент композита) > финск. ruots-¹⁸.

Комплекс значений слова rōþ(e)R - "гребец; гребля; весло; плавание на гребных судах" - устойчив во всех германских языках: др.-исл. róđr, др.-в.-нем. ruodar, др.-англ. rōdor и др. В рунической надписи первой половины XI в. засвидетельствовано значение "морской поход": han. uas. buta. bastr. i ruđi (др.-исл. í rođi. hakunar. (Он был лучшим из бондов в походе Хакона)¹⁹. Обозначение морского похода и его участников одним словом традиционно для Скандинавии. Аналогичное сочетание зна­чений обнаруживает слово vikingr, употреблявшееся для называния похо­да викингов (vara í vikingi -"находиться в викинге", т. е. морском походе), а также его участников (vikingr - "викинг, воин"). На территории между Рослагеном и Онежским озером (как предположил на основании ареала заимствований в прибалтийско-финских языках Е. А. Хелимский) собирательное самоназвание "профессиональных" групп пришельцев, более или менее однородных этнически, было наиболее подходящим для усвоения местным населением.

Таким образом, в эпоху, предшествовавшую восточнославянско-скандинавским контактам, в финской среде возникает этносоциальный термин ruotsi, позднее, при изменении форм деятельности скандинавов, удержавший только этническое значение и превратившийся позднее в хороним Ruotsi.

Судя по топографии погребений в ладье, скандинавская племенная знать, особенно в Средней Швеции, уже в вендельскую эпоху отличалась значительной активностью и подвижностью как в процессах внутренней колонизации, так и в связях с континентом. В это время скандинавские погребения в ладье появляются на территории Финляндии и Аландских островах²⁰. В IХ в. возникает некрополь с трупосожжениями, в том числе в ладьях, под Ладогой в урочище Плакун. Сожжения производились по типично скандинавскому ритуалу, помещались под низкими насыпями и содержали не только мужские, но и женские захоронения²¹. В культуре приладожских сопок выделяется пласт норманских древностей, а на сложение этой культуры повлияли, видимо, четыре этнических компонента: финский, балтский, славянский и скандинавский²².

Появление скандинавов на территориях, удаленных от побережья Балтийского моря, среди финских племен, в первую очередь в Приладожье, было близко по времени к началу славянской колонизации этого региона. Контакты всех трех этнических групп на первом этапе восточнославянско-скандинавских связей - до середины IX в. - прослеживаются в Старой Ладоге (древнейший открытый скандинавский комплекс датируется серединой VIII в.), на Сарском городище под Ростовом (IX в.), на "Рюриковом" городище под Новгородом (IX в.)²³. Эпизодические, нерегулярные связи местного (финского) населения со скандинавами при торговых и грабительских походах норманских дружин "на восток" дополнились с середины VIII в. более устойчивыми контактами со скандинавами, оседавшими в Старой Ладоге, где показателен смешанный характер расселения скандинавов, финнов, балтов и славян.

К VIII-IX вв. относятся и древнейшие западнофинско-славянские языковые связи: в западнофинских и эстонском языках имеются заимствования, сохранившие неполногласие, что могло быть лишь до IX века²⁴. Очевидно, именно в это время на основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначение скандинавских купцов и воинов²⁵. Переход финск. ruotsi > др.-русск. русь фонетически убедительно обоснован. Зап.-финск. uo/оо закономерно отражалось в др.-русск у, что подтверждается рядом аналогий (например, финск. suomi > др.-русск. сумь) и общим соответствием др.-русск. у финск. uo/оо. Возможность перехода финск. -ts- > др.-русск. -с- имеет несколько наиболее вероятных объяснений: во-первых, заимствование могло иметь место до образования "ц" в древнерусском языке, во-вторых, если заимствование и проходило позже, то -с- в слове "русь" могло возникнуть как упрощение консонантной группы -ts- (ср.: vepsä > вecь)²⁶.

Неоднозначности финск. ruotsi (соединению в нем этнического и социального значений) соответствует исходная полисемия др.-русск. "русь". Письменные источники, в первую очередь Повесть временных лет, не содержат однозначного понимания этого слова. Поэтому выборочное привлечение источников позволяет достаточно убедительно, на первый взгляд, интерпретировать название и как социальный термин, и как этноним, и как хороним. До середины IX в, актуальны, хотя в разной степени, и, как правило, во взаимосвязи, первые два значения. Важнейшим подтверждением доминирующего этнического содержания слова являются его морфологическая структура, недвусмысленно связывающая его с древнерусским этнонимическим рядом для обозначения народов северо-запада европейской части СССР, по преимуществу финских и балтских²⁷.

Эта этнонимическая модель основана на фонетической (более или менее точной) передаче самоназвания и морфологически оформлена как собирательное существительное женского рода на -ь (< *-i): кърсь (> корсь) < балтийских языков, латв. kuřsa, лит. kuršas; чудь (< гот. điuđa?) < саам. норв. čutte, cuđđe, саам. швед, čute, čude - "преследователь, враг", саам, кольск. čutte, čut; сумь < финск. Suomi, эст. Soome Maa, лив. Sùom; ямь, емь < финск. Нämе (название области); весь < финск. *vepsi, vepsä; водь < водск. vad'd'a, финск. vaaja; лопь < финск. lappi; либь < латв. libis, libiẽtis и др.

Наконец на неславянскую этническую принадлежность первоначальной "руси" указывает и то, что этническая группа "русь" не включена летописцем ни в один из перечней славянских "племен" (полян, древлян и др.), расселившихся по Восточноевропейской равнине²⁸.

Этническое значение слова "русь" устанавливается, таким образом, этимологически, по морфологической структуре слова, по его включению в соответствующий контекст в Повести временных лет. Для летописца XII в. его этническое содержание не вызывало сомнений: он ставит русь в один ряд с другими скандинавскими народами: "сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане"²⁹. Однако в легенде о призвании варягов, как полагает большинство исследователей, частично отражающей реальность середины IX в., наиболее отчетливо проявляется и его социальное значение. Сопоставление двух вариантов легенды, сохранившихся в Повести временных лет и в Новгородской I летописи, недвусмысленно показывает отождествление понятий "русь" и "дружина". Текст Повести временных лет: "И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь, и придоша"³⁰. В Новгородской I летописи текст звучит так: "И пояша с собою дружину многу и предивну, и приидоша к Нову-городу"³¹.

Взаимозаменяемость выражений "дружина многа" и "вся русь" (ср. ниже выражение "все росы" как обозначение великокняжеской дружины у Константина Багрянородного) указывает на социально-терминологическое значение слова "русь" в летописной традиции XII века³²).

Этническое значение его в этом контексте отступает на второй план и нуждается в специальном комментарии летописца - отождествлении "руси" с варягами.

Во второй половине IX - первой половине X в., на протяжении второго этапа восточнославянско-скандинавских связей оба значения слова сохраняются, но социальное начинает выступать на первый план, оттесняя этническое. В этом контексте вызвавшая много толкований фраза Повести временных лет (и соответствующий пассаж Новгородской I летописи) о мужах, варягах, словенах и прочих, которые в Киеве "прозвашася русью"³³, может быть истолкована как указание на то, что именно в Киеве полиэтничное войско Олега (или его часть) приобрело статус великокняжеской дружины. В. Л. Янин склонен видеть в этой "руси" дружину, представлявшую прежде всего административный аппарат великого (киевского) князя, До его мнению, как и по мнению Д. С. Лихачева³⁴, противопоставление княжеской дружины (руси) рядовому войску (словенам) отражено и в рассказе о походе на Царьград 907 г.³⁵, хотя Лихачев и понимает термин "дружина" шире, чем Янин. Но при любой трактовке - наиболее существенно то, что исходное этносоциальное значение термина "русь" стало "размываться" как в этническом плане (включает "мужей" славянского происхождения), так, видимо, и в социальном (в описании похода 907 г. о руси говорится как о войске вообще, а не только как о великокняжеской дружине).

Наконец, в тексте договора 911 г.³⁶ появляется хороним (политоним?) "Русская земля". Показательно, что Аскольд и Дир, согласно Повести, владели не Русской землей, а "польской" (т. е. полянской): название "русь" в территориальном значении начинает распространяться в Поднепровье с утверждением в Киеве именно великокняжеской дружины Олега, назвавшего Киев метрополией - "матерью городов русских"³⁷. Вместе с тем в упомянутых текстах наряду с расширительным значением названия "русь" присутствуют отзвуки и самого раннего значения: Олег требует дань "на корабль" и "на ключ" (уключину), что подчеркивает особый статус именно гребцов в походе на судах.

Таким образом, в летописных текстах, повествующих о событиях конца IX - начала X в., можно увидеть весь спектр значений названия "русь" с тенденцией к его расширению и переносом названия со скандинавских реалий на восточнославянские. Эта тенденция упрочивается к середине X в., судя по описанию похода и договору Игоря (944 г.), где его войско, состоящее из варягов, руси, полян, словен, кривичей и тиверцев, корсунцы и болгары называют общим именем - "идуть Русь"³⁸, отличая от "руси" только наемников-печенегов. Эта "расширительная" трактовка "извне" подкрепляется "изнутри" словами договора, заключенного "от Игоря, великого князя русскаго, и от всякоя княжья и от всех людий Русския земля"³⁹. При этом послы со скандинавскими именами выступают доверителями правителей, часть которых носит славянские имена (в их числе - Святослав, сын великого князя). Договор скрепляется клятвой Перуном, что свидетельствует об отправлении русскими князьями и дружиной славянских культов. Все это наряду с данными археологии и лингвистики говорит о далеко зашедших процессах ассимиляции, изначально сопровождавших распространение названия "русь".

По мере того как название "русь" становится известным соседним с восточными славянами народам, оно появляется во все большем количестве разноязычных источников, причем большинство из них фиксирует уже отмеченную двойственность значения слова.

Этносоциальное содержание названия "ар-рус" в арабских источниках, в отличие от расширительного этнического "ас-сакалиба" (под которым подразумевались не только восточные и западные славяне, но часто и другие народы Европы - болгары и даже германцы⁴⁰), отмечалось неоднократно, причем этническое значение - под народом ар-рус понимаются скандинавы⁴¹, - как правило, не выражено эксплицитно и устанавливается путем этнографических, исторических и прочих сопоставлений. Доминирование социального значения названия "ар-рус" исторически обусловлено самим характером контактов: знакомством арабов с теми самыми отрядами, которые называли себя rōþs (menn) и которых западные финны называли ruotsi. Один из таких отрядов в 921/922 г. видел в Булгаре Ибн Фадлан, составивший "этнографическое" описание похорон его "предводителя".

Показательно, что сами ар-рус (русийа) характеризовали свой обряд погребения исключительно как сожжение в ладье⁴², хотя ни в Скандинавии, ни в Восточной Европе этот обряд не был господствующим: видимо, связь "руси" с кораблем как символом социальной группы была еще актуальной. Участвовавшие в похоронах были, вероятно, сородичами и домочадцами умершего предводителя, "Царь русов", в описании того же Ибн Фадлана, постоянно окружен "четырьмястами мужами из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него". И название группы, совершавшей похороны руса в ладье, и название окружения царя русов имеют эквивалент в древнерусском языке - "дружина"⁴³.

Исключительно как воинов и купцов, живущих на острове, изображают ар-рус источники, восходящие к IX веку. Ибн Русте пишет: "У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян (ас-сакалиба), подъезжают к ним на кораблях... Они не имеют пашен и питаются лишь тем, что привозят из страны славян... Все свои набеги и походы совершают на кораблях"⁴⁴. Вероятно, Ибн Русте описывает здесь полюдье - сбор дани княжеской дружиной; близкие сведения об "острове русов" и кормлении отрядов ар-рус (100-200 человек) в земле славян есть у Гардизи⁴⁵. Описание восточными источниками "профессионального" быта ар-рус как воинов и купцов, для которых характерны походы на кораблях, сбор дани, кормление в стране ас-сакалиба, подтверждают актуальность этносоциального термина "русь", отраженного восточной традицией.

Той же двойственностью значения можно объяснить кажущуюся противоречивость сообщения Бертинских анналов (839 г.)⁴⁶ о людях, назвавших себя, т. е. род свой, "росами" (se, id est gentem suam, Rhos vocari dicebant), а в действительности оказавшихся свеонами (eos gentis esse Sveonum). Употребление оборота accusativus cum infinitivo позволяет понимать слово "рос" как самоназвание группы (gens) свеонов⁴⁷. При этом основным определяющим данную группу признаком является не их этническая припадлежность (иначе достаточно было бы определения "свеоны"), но их деятельность: выполнение некоего поручения правителя-хакана к императору Византии Феофилу. Как известно, такого рода поручения - дипломатического или иного характера - возлагались в тот и в более поздний период на членов княжеской дружины⁴⁸, в значительной степени заменявшей аппарат государственного управления. Название "рос", таким образом соотносимое, но в то же время и противопоставленное этнониму свеоны, обозначает членов дружины правителя, носившего титул хакан и поддерживавшего связи с Византией.

В отношении интересующего нас названия аналогию сообщению Бертинских анналов представляет упоминание ал-Йакуби о практически одновременном известию анналов нападения на Севилью в 844 г. "кораблей" [народа] ал-Маджус, который называется "ар-Рус"⁴⁹. Термином "ал-Маджус" (буквально "огнепоклонники") восточные авторы обозначали языческие народы Европы, сжигавшие своих мертвых. Показательно выделение (само) названия ар-Рус из собирательного иноназвания ряда народов.

К первой трети IX в. сообщения о нападениях росов на византийские владения появляются в византийских источниках (жития Стефана Сурожского и Георгия Амастридского)⁵⁰, к середине IX в. в проповедях патриарха Фотия 860 г. и его же Окружном послании 867 г.⁵¹, наконец в середине X в. составлено ценнейшее описание "росов" в трактате "Об управлении империей" Константина Багрянородного⁵². Если первые три источника содержат лишь характерные для учительной литературы стереотипные описания нападений "росов" на Сурож, Амастриду и Константинополь, то Константин пространно излагает полученные им сведения о росах: их местах обитания, образе жизни и т. д. Показательно, однако, что ни разу он не оговаривает принадлежность росов к какой-либо крупной этнической группе, как он делает, например, по отношению к племенам друговитов, кривитеинов и др., относя их к славянским народам. Лишь на основании анализа "росских" названий днепровских порогов, бесспорно скандинавских, можно полагать, что "росы" Константина являются скандинавами.

Социальный момент в характеристике "росов" у Константина выражен значительно более четко. "Росы" управляют славянскими племенами, им поставляют однодеревки славянские города Немогардас, Милиниски и др., они совершают набеги на Византию, Хазарию и другие сопредельные страны, плавают в Византию с торговыми целями. Особенно показательно, что "их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия" по землям основных славянских племен. Употребление выражения "со всеми росами", идентичного выражению "вся Русь" в Повести временных лет в подобном контексте противоречит исключительно этническому пониманию слова⁵³. В полюдье принимал участие великий (киевский) князь со своей дружиной, состоявшей в середине X в., однако, не из одних скандинавов. Полиэтничный состав и культура великокняжеских дружин и знати в Древней Руси X в. устанавливаются по договорам с греками, по неоднократным упоминаниям Повести временных лет о дружинниках-чудинах и представителях других западнофинских племен, а также кочевых народов Северного Причерноморья и по археологическим памятникам - в первую очередь дру­жинным некрополям, инвентарь и обряд погребения в которых обнаруживают контаминацию разноэтнических элементов.

Таким образом, в сочинении Константина отмечается важная ступень в развитии названия⁵⁴: с одной стороны, в этническом плане под словом "рос" подразумеваются скандинавы, с другой - его содержание оказывается значительно шире этнического определения и включает разноэтничный контингент, составляющий великокняжескую дружину. Слово "рос" у Константина, таким образом, обнаруживает исходную многозначность, но с преобладанием социального, а не этнического значения. Эта многозначность, очевидно, является не плодом размышлений Константина, а отражением сведений, поступавших к нему в середине X в. в качестве донесений о Киеве, а также уже сложившегося в Византии комплекса информации о народе "рос". Вероятно, к последнему комплексу относится и сама форма названия - ^срως с корневым -ō-, а не -у-, поскольку именно она встречается во всех предшествующих Константину источниках. Лишь во второй половине X в. появляется форма с корневым -у- - рооς-, которая, однако, так и не стала господствующей.

Традиционный взгляд сторонников южнорусской этимологии названия "Русь"⁵⁵ (начиная с Ломоносова) в значительной степени основывается на форме ‘рως, которая истолковывается как отражение исконно славянского этнонима русы (росы). При этом априорно принимается тождественность корней рус- и рос-, второй из которых встречается в гидронимах⁵⁶ и этнонимах⁵⁷, из чего делается вывод, что в середине I тысячелетия Поросье было заселено неким славянским племенем, носившем название "русь" (-"рос(ь)", "ръсь"?).

Однако засвидетельствованное в Повести временных лет древнерусское название реки отнюдь не Рось, а Ръсь, где ъ прояснилось в о (будучи в сильной позиции) лишь в XII в. (ср.: търгъ > торгъ, вълкъ > волкъ и др.), т. е. до XII в. существовала гидронимическая основа не рос-, а ръс-. Этимологически же общеслав. ъ восходит к и.-е. и, тогда как у (также и в слове "русь") могло развиться только из и.-е. дифтонгов *au или *ou⁵⁸. Таким образом, корни ръс- (> рос~) и рус - независимы один от другого и не являются этимологическими дублетами, что неоднократно уже подчеркивалось лингвистами, но продолжает игнорироваться историками.

Вместе с тем остается открытым вопрос о происхождении ранней византийской формы ^cpως, а также формы Rhos Бертинских анналов, отражающей, как принято считать, византийскую традицию. Предлагавшиеся объяснения византийской формы (из названия "русь" через тюркское или хазарское посредство) не были признаны убедительными⁵⁹. Надо, видимо, обратить особое внимание на исторические условия, при которых появились первые упоминания этого названия в византийских и других источниках. Если у византийских авторов конца IX-X в. слово "рос" встречается в самых различных контекстах, то в источниках первой половины - середины IX в. оно появляется в рассказах о нападениях росов на Амастриду, Сурож и Константинополь, т. е. в результате непосредственных контактов с его носителями. В Бертинских анналах оно не только прямо почерпнуто от пришедших в Ингельгейм "росов", но и, вероятно, отражает самоназвание этой группы свеонов. Поэтому нет необходимости во всех этих случаях искать посредников передачи византийским авторам или составителю Бертинских анналов названия "рос". Оно могло было быть заимствовано прямо у пришельцев и отражать самоназвание дружин, которые в значительной части состояли из выходцев из Скандинавии и сохраняли то же название с основой röjSs-, которое ранее усвои­ли финны в форме ruotsi.

Это заимствование в византийской литературе могло поддерживаться ассоциациями с наименованием мифического народа Рос, появление которого в сирийско-византийской исторической традиции связано с неточным переводом фразы из ветхозаветной книги Иезекииля (Иез. 38.2; 38.3; 39,1), содержащей титул "князь-глава" (др.-евр. рош), как "князь Рос"⁶⁰. Представление о варварском северном народе рос, широко распространившееся в контексте эсхатологической легенды о Гоге и Магоге⁶¹, было непосредственно использовано патриархом Фотием в связи с осадой Константинополя росами в 860 г.: "Народ вышел из страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим"⁶².

Таким образом, проникновение названия ^срως; в византийские источники IX в. и в Бертинские анналы могло быть обусловлено непосредственными контактами с приходившими из Восточной Европы отрядами⁶³. Лишь позднее, по мере расширения связей, установления торговых и дипломатических отношений крепнущего Древнерусского государства с Византией, ее осведомленность о росах увеличивается; под влиянием др.-русск. "русь" в середине X в. появляется форма с корневым -у-, которая, однако, оказывается не в состоянии конкурировать с привычной формой. Одновременно слово ^срως усваивается греческим языком, вовлекается в греческую парадигматику (появляется склоняемая форма) и образует ряд производных; прилагательное pωσιχός, хороним ‘Pωσίαa и др.

Последний комплекс ранних, IX в., источников - это немецкие памятники: Баварский географ (датировка его варьирует от времени до 821 г. до 880-х годов) и дарственная грамота Людовика Немецкого Алтайхскому монастырю (863 г.)⁶⁴. Засвидетельствованные в них этноним ruzzi и хороним Ruzaramarcha отличаются от византийских форм фономорфологическим обликом и, очевидно, восходят к иной традиции. Использование в них корневого -u- дает основание связать их с др.-русск. "русь". Но локализация ruzzi Баварского географа, которых обычно помещают в Среднем Поднепровье⁶⁵, неясна: данный источник состоит из перечня "народов" (племен), и единственным подтверждением этой локализации является упоминание рядом с ними хазар (caziri). Более того, неясно (как бы ни интерпретировать эту часть перечня), почему хазары названы в нем перед, а не после ruzzi, если последние находятся в Поднепровье - ведь точкой отсчета в любом случае является Бавария? Существуют и другие локализации этого наименования, в частности севернее, между весью и славянскими племенами Поднепровья, что основывается на интерпретации следующих за ruzzi названий и скорее соответствует этногеографическому контексту ранних финно-славяно-скандинавских контактов. Также неясен и источник образования хоронима Ruzaramarcha. Поэтому вопрос о происхождении этих наименований и их связи с др.-русск. русь из-за недостаточной пока изученности этих источников остается открытым⁶⁶.

Итак, обзор основных групп источников, содержащих в той или иной форме названия "русь" и "рос", довольно отчетливо указывает на его происхождение и основные тенденции развития на протяжении VIII - первой половины X века. Спорадические набеги скандинавских отрядов сначала на прибрежные области Восточной Балтики, позднее - вверх по рекам Балтийского бассейна еще в довикингскую эпоху, дополнявшиеся со временем оседанием части скандинавов в таких центрах, как Старая Ладога, "Рюриково" городище и др., создали устойчивую основу для этноязыковых контактов. Особенности проникновения скандинавов в финские земли - в результате походов на судах, участники которых, гребцы и воины, носили название, производное от rōþs-, - обусловили превращение профессионального самоназвания в экзоним (иноназвание) в финской среде. Заимствованное слово изначально получило семантическую двойственность, отражая специфику условий, в которых проходили скандинаво-западнофинские контакты середины I тысячелетия. В северо-западной области контактов всех трех этнических групп оно попадает в древнерусский язык. Вместе с отрядами, проникавшими вплоть до Булгара на востоке и Северного Причерноморья на юге, скандинавское название rōbs(menn) разносится по Восточной Европе и запечатлевается в упомянутых выше византийских источниках и в Бертинских анналах в формах ^срως и Rhos, сохраняя значение профессионального самоназвания, т. е. исконное значение слова.

На первом этапе взаимодействия скандинавского и восточно-славянского миров (до середины IX в.) в обстановке формирования классового общества и зарождения государственности в форме надплеменных территориально-политических структур ("племенных княжений") происходит заимствование названия "русь" как этносоциального термина с доминирующим этническим значением. Проникновение скандинавов к югу от Приладожья до второй половины IX в. было эпизодическим и связанным с выходом отдельных экспедиций к Черному морю. Их продвижение по рекам Восточно-Европейской равнины еще не было, видимо, связано с оседанием в славянских поселениях, что обусловило почти полное отсутствие археологических находок скандинавского происхождения, датируемых IX в., вне зоны первоначальных славяно-финно-скандинавских контактов.

На втором этапе, во второй половине IX - первой половине X в., когда формируется Древнерусское раннефеодальное государство, главной его консолидирующей силой становится великокняжеская дружина, куда входили и скандинавы. Успешность их деятельности всецело зависела от соответствия внутренним социально-экономическим процессам государствообразования в славянском обществе. Находники-варяги, собиравшие дань с племен новгородской конфедерации, были изгнаны, скандинавский "князь" был призван "со всей русью", т. е. дружиной, по "ряду", что стало традиционным обычаем новгородцев. Очевидно, что "славяно-варяжский синтез"⁶⁷ основывался на общности, интересов князя, его норманской дружины и местной новгородской знати: варяжские дружины на севере Восточной Европы были не только конкурентами местной знати в эксплуатации местного населения (борьба с этой конкуренцией и вызвала необходимость в "изгнании" находников), но и ее естественными союзниками, представлявшими готовую и не связанную с местными племенами вооруженную силу. Именно такую надплеменную нейтральную силу в противоречивых социальных, политических и этнических условиях и представляли призванные князь и дружина.

Нейтральным, не связанным с племенными традициями, было и само­название скандинавов, отраженное словом "русь"⁶⁸. Видимо, внутреннее тяготение к сплочению, равно как и стремление к внешним захватам, способствовали успеху политики Олега, объединившего Новгородскую и Киевскую земли. Дружина и войско Олега были уже разноплеменными, а в том факте, что Олег легко овладел Киевом (как представитель "законного князя"), X. Ловмяньский усматривал заинтересованность местной знати в сильной княжеской власти⁶⁹ (немаловажно, что летописец изображает Олега освободителем восточнославянских племен от хазарской дани). Дружина Олега прозвалась русью уже будучи полиэтничной. Видимо, этот этап в развитии названия "русь" засвидетельствован и Константином Багрянородным, у которого социальное значение названия доминирует над этническим⁷⁰.

Распространение названия "русь" на полиэтничные дружины вело к быстрому размыванию первоначальной этнической приуроченности его к скандинавам. К середине X в. по всей территории расселения восточных славян от Киева до Ладоги распространяются дружинные древности, складывается "дружинная культура", впитывающая и сплавляющая в единое целое элементы разноэтничного происхождения. Ее носителями являются прежде всего великокняжеские дружины, присутствие которых отмечается по археологическим данным на важнейших водных путях, на погостах и в городах Древнерусского государства: в Верхнем Поволжье и Поднепровье, в Поволховье, а также на территории формирующейся "русской земли" в узком смысле - собственно в Киеве и в Черниговской земле. Включение этих земель в сферу действия великокняжеских дружин свидетельствует об их консолидации и формировании территории государства, подвластного "великому князю русскому", как он именуется в договорах руси и греков⁷¹.

Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного "русский" в договорах подчеркивается тем, что имена доверителей, заключавших договор "от рода русского", имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское, финское происхождение; при этом славянскими оказываются и имена некоторых представителей собственно княжеского "русского рода". Таким образом, названия "русь", "русский" здесь не связываются со скандинавами, а все территории, подчиненные великому князю, хотя и заселенные разноэтничными народами, называются "Русской землей" ("всякое княжье и все люди Русския земли")⁷². Так в процессе консолидации разноэтничных территорий под эгидой великокняжеской власти возникает расширительное географо-политическое понятие "Русь" и "Русская земля"⁷³.

Наконец, с середины X в., когда в ходе укрепления древнерусской государственности складывается древнерусская раннесредневековая народность, "дружинные" некрополи X в. не столько являют собой картину значительного этнического смешения, сколько обнаруживают тенденцию к унификации культуры в отношении как социальной стратификации (выделение дружинных и рядовых погребений), так и обрядности (повсюду распространяется обряд сожжения, полусферический курган). Формирующийся общий древнерусский погребальный обряд отражал процесс этнической консолидации древнерусской народности. Условия такого этнического смешения в главных центрах Руси, где ведущую роль играла дружина, были благоприятны для распространения названия "русь"⁷⁴ и в этническом, и в территориальном плане на огромную подвластную Киеву территорию от Среднего Поднепровья до Верхнего Поволжья, Белозерья и Приладожья, по мере интеграции первоначальных носителей этого названия в состав восточнославянского общества. Этнически нейтральное, не связанное ни с одним из племенных этнонимов, что было особенно важно в эпоху борьбы с племенным сепаратизмом, название "Русь" оказалось наиболее приемлемым для новой восточнославянской этнокультурной общности.

Подобная эволюция названия "русь" не представляет ничего исключи­тельного. Так, И. М. Дьяконов показал, что название "киммерийцы" восходит не к этнониму, а к обозначению конных отрядов иранцев, вторгшихся из Северного Причерноморья в Переднюю Азию в VII-VI вв. до н. э.⁷⁵ Отсюда проистекает сложность выделения археологической культуры и поисков особого народа, хотя к названию "киммерийцы" восходят известные античные топонимы Северного Причерноморья.

Такая эволюция названий, этнонимов и хоронимов особенно характерна для эпохи становления государств и сложения новых этнических общностей (народностей). Классические примеры были приведены еще В. Томсеном: Болгария, славянское государство, воспринявшее название от тюркской группы болгар, и романоязычная (по основному населению) Франция, название которой восходит к германскому племенному объединению франков. История последнего хоронима заслуживает внимания в связи с историей названия "русь". Очевидно, что и название "франки" не имело первоначально значения племенного этнонима: оно обозначало конгломерат германских племен⁷⁶. Этимология его неясна, обычно его сравнивают с лат. franca - "копье"⁷⁷. С формированием Франкского государства название "франки" распространяется на все население Галлии (с VII в.), а сама Галлия в источниках VII-VIII вв. начинает называться Regnum francorum⁷⁸. Наконец, со времен Капетингов название Иль-де-Франс ("Остров Франции") закрепилось за королевским доменом - историческая параллель "Русской земле" в узком смысле.

Итак, как это ни парадоксально, на всем протяжении своей истории скандинавское по происхождению слово имеет сколько-нибудь прямое отношение к скандинавам лишь в догосударственный период развития восточнославянскою общества, а его эволюция отражает этнокультурные и социально-политические процессы становления восточнославянской государственности⁷⁹.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. Дьяконов И. М. К методике исследовании по этнической истории ("киммерийцы") // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности М., 1981.

2. Впрочем, уже В. О. Ключевский отмечал нетождественность этих вопросов (Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 114).

3. Ловмяньский X. Русь и норманны. М. 1985. С. 163-165.

4. Там же. С. 163-203.

5. Попов А. И. Названия народов СССР. М. 1973. С. 47; Хабургаев Г. А. Этнонимия "Повести временных лет" в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза. М., 1979. С. 216.

6. Как правило, эти попытки предпринимаются исследователями, не имеющими филологической подготовки (см. напр., Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов // Вопросы истории, 1974, № 11).

7. Шаскольский И. П. Антинорманизм и его судьбы. // Генезис и развитие феодализма в России. Л. 1983; Авдусин Д. А. Современный антинорманизм. // Вопросы истории, 1988. № 7. С. 23-34.

8. Тихомиров М. Н. Происхождение названий "Русь" и "Русская земля". // Советская этнография, 1947, № 6-7; Толочко П. П. Древняя Русь. Киев. 1987. С. 31-33.

9. Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения и их место в истории раннесредневековой Европы // Скандинавский сборник, 1970. Вып. 15.

10. Setälä E. N. Beiträge zu den germanischen Wörtern im finnischen und ostseefinnischen. - Finnisch-ugrische Forschungen, 1913, Bd. 13, S. 316-377; Oehmann E. Die ältesten germanischen Lehnwörter im Finnischen. - Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Göttingen, Philologisch-historische Masse, 1954, Bd. 1.

11. Jansons A. Toponimi "zviedri", "ruoči", "normani" Latvijas PSR. // Известия АН ЛатССР, 1963, № 11.

12. Falk K.-O. Einige Bemerkungen zum Namen Rus׳. // Les pays du Nord et Byzance. Uppsala. 1981.

13. Попов А. И. Указ. соч. С. 47-50; ср. также: др.-русск. "немцы", обозначавшее этнически различные народы Западной Европы; саамск. Tara, Таrrа - "Норвегия".

14. Лыткин В. И., Гуляев Е. С. Краткий этимологический словарь коми языка. М., 1970. С. 243.

15. Xаиду П. Уральские языки и народы. М., 1985. С. 80.

16. На вероятность раннего заимствования ruotsi указывали еще В. Томсен и А. Л. Погодин (Томсен В. Начало Русского государства. М. 1891. С. 84; Погодин А. Л. Вопрос о происхождении имени Русь. // Сборник в чест на Васил Н, Златарски. София. 1925. С. 272).

17. Vries J. de. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden. 1977. S. 450.

18. Ср. др.-швед. botsmæn > фин. puosi, др.-швед. hofmæn > фин. huovi.

19. Nibble, Up. 16 (Sveriges runinskrifter. B. 6. Upplands runinskrifter. Hf. 1, Stockholm. 1940. S. 24-26); см. также: Hovgården, Up. 11 (Ibid., s. 11-20), около 1080 года.

20. Anderson G. Boatgraves in Finland. // Suomen museo, 1963, vol. 70. P. 5-23.

21. Назаренко В. А. Могильник в урочище Плакун. // Средневековая Ладога. Л., 1985.

22. Носов E. H. Сопковидная насыпь близ урочища Плакун в Старой Ладоге. // Там же; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л., 1978. C. 68-69.

23. История СССР, 1984, № 3. C. 54-55; Носов Е. Н. Новые скандинавские находки с Рюрикова городища под Новгородом. // X Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, языка и литературы Скандинавских стран и Финляндии. Ч. 1. М., 1986.

24. Mikkola J. Die älteren Berührungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki. 1938; Kalima J. Die slawischen Lehnwörter im Ostseefinnisch. Brl. 1955; Кипарский В. О хронологии славяно-финских лексических отношений. // Scando-Slavica, 1958. T. 4.

25. Аналогично, хотя и в более позднее время, возникает название "варяг", также использовавшееся как этносоциальный термин и, вероятно, заменившее название "русь" после того, как последнее было перенесено на древнерусскую народность.

26. Schramm G. Die Herkunft des Namens Rus'. // Forschungen zur osteuropäiscen Geschichte, 1982, Bd. 30. S. 19.

27. См.: Хабургаев Г. А. Указ. соч. С. 167-168. Собственно славянские этнонимы образованы по двум основным словообразовательным моделям. Первая имела аппелятивную основу + суффикс -ан/-ян или -ев (из общеслав. *-janin, *-enin); ср. древляне, северяне, бужане. Вторая - топографическую или псевдопатронимическую основу + патронимический суффикс -ич- (из общеслав. *-itjo): кривичи, радимичи, вятичи. Обе модели восходят к общеславянскому времени (Rospond S. Struktura pierwotnych etnonimow słowiańskich. // Rocznik sławistyczny, 1966. T. 26; 1968. T. 29; Иванов В. В., Топоров В. H. О древних славянских этнонимах. // Славянские древности. Киев, 1980.

28. Повесть временных лет (ПВЛ). Ч. 1. М. 1950. C. 11, 13, 15.

29. Там же. C. 18. Мы не касаемся здесь вопроса о времени включения в ПВЛ этого и других пассажей, содержащих отождествление варягов и руси, которые А. А. Шахматов (Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. C. 298-340) считал вставками составителя ПВЛ. Для нас существенно не это отождествление (которое, кстати, вряд ли могло произойти в раннее время, как полагал и А. А. Шахматов), а включение названия "русь" в контекст, недвусмысленно обнаруживающий этническое его содержание.

30. ПВЛ. Ч. 1. C. 18.

31. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 1950. C. 106.

32. Falk K.-O. Ор. cit. S. 149. А. А. Шахматов (Указ. соч. С. 340) считал очевидной искусственность конструкции "вся русь" (как и легенды о призвании варягов в целом), по его мнению, летописец стремился объяснить таким образом отсутствие руси собственно в Скандинавии - "всю русь" якобы переселил с собой Рюрик. Однако, помимо приведенных данных Константина Багрянородного, для средневековых источников вообще и для древнерусских в частности (ср. "Русь вся" в договоре Святослава) характерно обозначение дружины как "всех чехов", "всех данов" в т. д.

33. ПВЛ. Ч. 1. С. 20. Шахматов считал, что в Древнейшем своде "русыо" именовались лишь варяги Олега (словене и прочие - позднейшая вставка), восприняв это название в Киеве, где оно якобы было исконный. Эта гипотеза о южном происхождении названия "русь" основана, однако, на недоказанном предположении самого Шахматова о существовании государства скандинавов - россов Вертинских анналов - в Среднем Поднепровье до 840 г. (Шахматов А. А. Указ. соч. С. 542; его же. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1910. С. 5З сл.).

34. ПВЛ. Ч. 2. М.,Л. 1950. C. 253.

35. Там же. Ч. 1. С. 24.

36. Там же. С. 27.

37. Там же. С. 20.

38. Там же. С. 33; ср. комментарий: ПВЛ. Ч. 2. С. 288.

39. Там же. Ч. 1. С. 35; ср. С. 38-39.

40. Минорский В. Р. Куда ездили древние русы? // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М. 1964. C. 22-23.

41. Vitestam G. The People of ar-Rūs as Merchants According to Arabic Sources. // Kgl. Vitterhets historte och antikvitets akademien, Filologisk-fibsofisk Serien, 1975, b. 15. Единственным в восточных источниках текстом, отождествляющим народы ар-рус и ас-сакалиба, является вставка неясного происхождения в сочинение Ибн Хордадбеха (Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. Баку. 1986. С. 38 сл.; см. также: Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 382-385).

42. Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956. С. 148, 146.

43. Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 4. М., 1977. С. 363.

44. Новосельцев А. П. Указ. соч. С. 397-400.

45. Там же. С. 399.

46. Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. T. 1. Hannover, 1885. Р. 434.

47. Определение "gens" - "род" в средневековых источниках имеет весьма широкое и расплывчатое значение, обозначая не только кровнородственные, но и иные группы. Вопрос об этнической и государственной принадлежности "хакана росов" не может быть рассмотрен в рамках этой статьи, тем более что сам текст не содержит данных для его решения.

48. Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 36 сл.

49. Lewiсki T. Źródla arabskie do dziejów słowiańszczyczny. T. 1. Wrocław - Kraków, 1956. S. 128, 251, 270-271.

50. Васильевский В. Г. Труды. Т. 3. Пг., 1915.

51. Две беседы святейшего патриарха константинопольского Фотия по случаю нашествия росов на Константинополь. // Христианское чтение, 1882, сентябрь - октябрь.

52. Константин VII Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий. М., 1989. C. 44-51; см. также комментарий к гл. 9.

53. Там же. C. 270; ср.: Kunik E. Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen. SPb. 1844. S. 104-107; Falk K.-O. Op. cit. S. 149.

54. Видимо, эту же ступень отражает летописец, рассказывая о дружине Олега.

55. Тихомиров M. Н. Указ. соч.; Рыбаков Б. А. Древние русы. // Советская археология, 1953, т. 17; Мавродин В. В. Происхождение названия "Русь", "русский", "Россия". Л., 1958; и др.

56. Рось - правый приток Днепра; Роська, Россава - притоки Роси (см. Словник Гiдронiмiв Украïни. Киïв. 1979, с. 351). Производные топонимы: Поросье, г. Родня. Исходный гидроним - Ръсь - имеет неясную этимологию (Тpубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968, с. 237, 262) и засвидетельствован в Повести временных лет (ПВЛ. Ч. 1. С. 55, 101, 161 и др.; Полное собрание русских летописей. Т. 2. М., 1962. Стб. 65, 137, 219, 426).

57. Этнонимическая основа рос- (также рокс-, рас-, раке, ракш, рокш и префиксированные аорс-, араке-, арси-) имеет иранское происхождение. Ее ареал от V в. до н. э. до V-VI вв. н. э. охватывает Среднюю Азию, Северный Кавказ, Северное Причерноморье.

58. Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. М.;Л., 1962. С. 253-261; Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951 (автор специально оговаривает невозможность развития и.-е. u в др.-русск. ъ; ср. Соловьев А. В. Византийское имя России // Византийский временник, 1957. Т. 12. С. 135). Следует указать и на то, что против древности слова "русь" в древнерусском языке говорит сохранение звука [с] после гласного -у (Назаренко А. В. Об имени "Русь" в немецких источниках IX-XI вв. // Вопросы языкознания, 1980, № 5. С. 46-47).

59. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Vol. 2. Washington, 1967. Р. 20-21.

60. Это обстоятельство отмечал В. Н. Татищев (Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. М., 1962. С. 288). К этой же библейской традиции восходит упоминание в перечне диковинных народов народа Hros в компилятивной "Церковной истории" Псевдо-Захария (середины VI в.). Поэтому необоснованны попытки его отождествления с "руссами" - славянами, восточной группой антов и т. п. (Дьяконов А. П. Известия Псевдо-Захарии о древних славянах // Вестник древней истории, 1934; № 4; Пигулевская Н. В. Имя "рус" в сирийском источнике VI в. н. э. // Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952; Vernadsky G. Ancient Russia. Vol. 1. New Haven, 1943. Рр. 258-259; ср. Сюзюмов М. К вопросу о происхождении слова 'рως, 'рωσία, Росия. // Вестник древней истории, 1940, № 2. С. 121-123).

61. Флоровский А. В. "Князь Рош" у пророка Иезекииля. // Сборник в честь на Васил Н. Златарски, С. 505-520; Thulin A. The Southern Origin of the Name Rus'. In: Les pays.

62. Две беседы. С. 421. Ту же параллель проводит во второй половине X в. Лев Диакон в связи с доходом Святослава: "О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинственен и могуч, [что] он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие; говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: "Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос"" (Лев Диакон. История. М., 1988. С. 79; см. также комментарий. С. 211-212).

63. Ср. Kunik E. Op. cit. Bd. 2. S. 108.

64. Назаренко А. В. Указ. соч. С. 46-57.

65. Там же; Ловмяньский Х. Указ. соч. С. 193, прим. 1.

66. Недавно О. Прицак, основываясь на цитированной статье А. В. Назаренко, предложил возводить немецкие формы типа ruzzi к корню rut- в этнониме rut(h)eni - рутены, кельтское племя в Аквитании, известное по римским источникам с I в. до н. э. (см. Pritsak О. The Origin of the Name Rus'. // Turko-Tatar Fast Soviel Present. N. Y., 1986).

67. Пашуто В. Т. Указ. соч. С. 55.

68. Xабуpгаев Г. А. Указ. соч. С. 218-219.

69. Ловмяньский X. Указ. соч. С. 140-143, 238-239; ср. Пашуто В. Т. Особенности структуры Древнерусского государства. // Новосельцев А. П. и др. Указ. соч. С. 86-97. Предположение о договорных отношениях древнейшей руси - дружин Рюрика, Аскольда и Дира - со славянами делались еще М. П. Погодиным и А. Куником. Константин Багрянородный называет славян "пактиотами" росов; термин "пактиот" имеет ряд значений: от "данника" до "союзника", чему соответствует и характер взаимоотношений росов и славян в середине X в. (славяне поставляют и продают росам однодеревки, росы собирают полюдье и кормятся у славян).

70. При этом, впрочем, следует учитывать и особенности византийской, да и средневековой вообще, этнонимии, где "этнические термины не являются этниконами в узком и в строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик" (Бибиков М. В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах. // Скандинавский сборник, 1986. Вып. 30. С 101)

71. ПВЛ. Ч. 1. С. 25, 34-35.

72. Там же.

73. О неправомерности выделения первоначального узкого значения хоронима "Русская земля", "Русь", когда "наиболее древним, основным значением" его считается "значение общее, обращенное ко всем русским землям". См. ПВЛ. Ч. 2. С. 240-241; Лихачев Д. С. Прошлое - будущему. Л., 1985. С. 354-356; см. подробнее: комментарий в кн.: Ловмяньский X. Русь и норманны.

74. Близкая точка зрения была высказана С. М. Соловьевым (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. М., 1988. С. 119), а затем на основании тщательного анализа летописей А. А. Шахматовым, который отмечал, что еще в XI-XII вв. живо было представление "о том, что имя Руси - это имя княжеской дружины, княжеских бояр и вообще правящих верхов" (Шахматов А. А. Разыскания С. 324). "На юге Поляне получили имя Руси, широко распространяющееся затем всюду, куда проникает княжеский данщик, где садится княжеский дружинник" (там же. С. 327).

75. Дьяконов И. М. К методике исследований.

76. Коpсунский А. Р., Гюнтеp Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984. С. 132 сл.; Левандовский А. П. К вопросу о возникновении и распаде средневековых народностей. // Вопросы истории, 1968, № 11.

77. Vries J. De Kleine Schriften. Brl. 1965. S. 216-217.

78. История Франции. Т. 1, M., 1972. С. 48.

79. Когда предлагаемая статья находилась в печати, появилась работа А. Карпозилоса о росах-дромитах (см. Карпозилос А. Рос-дромиты и проблема похода Олега против Константинополя. // Византийский временник, 1988. Т. 49). Контекст сообщений Псевдо-Семиона и продолжателя Феофана о росах-дромитах хорошо согласуется с предположением авторов о непосредственном восприятии термина ^срως; в ранних византийских источниках (ср. у продолжателя Феофана: οί Pως...oί xaί Δроμίται λεγόμενοι oϊ έχ γένους τών Φράγγων χαθίσταντι, и славянский перевод: "Роусь... иже скеди глаголем, от рода варяжьска соушим". // Истрин В. М. Книги временныя и образныя Георгия Мниха. "Хроника" Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. 1. Пг., 1920. С. 567). В переводе наименование "дромиты" явно связывается с весельными судами - скедиями, или дромонами византийских источников, что соответствует раннему значению слова "русь" (ср. Попов А. И. Указ. соч. С. 57).