Елена Благинина, в отличие от своего мужа, большого русского поэта Георгия Оболдуева, знакома всем как детская писательница, и совершенно неизвестна как незаурядный трагический поэт. Для меня эта ипостась любимой поэтессы, стихи которой знала назубок, потому что десятки раз были читаны детям, открылась только после знакомства с поэзий ее мужа.
К сожалению, оба поэта, и Оболдуев, и Благинина, приходят к читателю в полном объеме только сегодня. Публикации их стихов стали явлением в русской поэзии с запоздавшей славой. В 2015 году вышел двухтомник «Елена Благинина. Стихи. Воспоминания. Письма. Дневники».
И живу я - Богом забытый,
Телефон молчит, как убитый,
И дверной звонок ни гу-гу.
Ах дом мой, пристанище Чуда,
Люблю твой высокий накал…
Здесь был понаслышке Иуда
И хлеб в солоницу макал.
Издание, которое Елена Александровна хотела бы, чтобы оно состоялось при жизни. Увы… Когда в шестидесятые годы она начала печатать взрослые стихи в сборниках «Окна в сад», «Складень» и другие, о ней тут же перестали говорить.
Её навсегда поместили в резервацию детских поэтесс, за ограду которой ей было заказано выходить. Поэтому неудивительно, что большинство знают Благинину не по этим стихам, которых как бы и нет, но которые точно отражают судьбу ее поэтического наследия:
Я вам прочту стихи, которых нет,
Которых даже не было в помине,
Которые не думают о славе,
И ничего не знают о наследстве,
Оставленном поэтами земле.
Они растут травой и стынут камнем,
И зреют хлебом, и текут водой,
И просто так живут со мною рядом,
Как горные чабанские собаки,
Бегущие за стадом дней вослед…
Я вам прочту стихи, которых нет.
Та же история случилась и с другим замечательным поэтом и переводчиком Борисом Заходером, которому отказывали печатать взрослые стихи с удивительной аргументацией: «Детский писатель не может писать для взрослых!» Но в прокрустово ложе детского поэта ни Заходер, ни Благинина не укладывались.
С Благининой произошло еще более страшное: неизвестны не только ее поздние и сокровенные стихи, написанные в лучших традициях классической русской поэзии, но и ее личная трагедия и далеко не благостная судьба.
Может это и смешное свойство,
Да никак его не изживешь:
Вечное, тугое беспокойство -
Вот ты повернешься и … уйдешь.
Так оно и сделалось! И что же?
Я хожу. Я говорю слова.
Я ложусь на прибранное ложе,
Сплю… И просыпаюсь…Я жива!
Когда пытаешься найти что-то интересное о Благининой, каждый раз натыкаешься на шаблонные тексты: где родилась, когда начала писать и печататься, когда умерла и где похоронена. Всё это так, но за этим стандартом не видно ни человека, ни личности. Только бесконечные ссылки на детские стихи, сказки, частушки, загадки, считалки, тараторки...
Как будто утверждается, что в творчестве Елены Александровны только это и имеет смысл, только это и надо читать и помнить, всё остальное – забыть или сделать вид, что другой Благининой не существовало никогда. А она жила, помнила и писала далеко не только благостные детские стихи, а вот такие - наполненные светлой печалью:
Деревья те, что мы любили,
Теперь срубили…
Цветы, которые мы рвали,
Давно увяли…
То пламя, что для нас горело,
Других согрело…
Сердца, что рядом с нами бились,
Остановились.
И только песня остаётся
И всё поётся,
всё поётся…
Удивительно, но ни она, ни Георгий Оболдуев, несмотря на тяжёлую жизнь и пережитые трагедии, не были противниками и борцами с советской властью, хотя видели и понимали, что происходит в стране. Они выстояли, не изменив ни себе, ни своим корням, ни своим принципам, в отличие от многих других поэтов и писателей.
Оба принимали жизнь с философской мудростью: она – мучительный, но драгоценный подарок судьбы, подарок, от которого не надо ждать большего, что он может дать. Какие бы исторические времена не стояли на дворе, тоска и мука здесь компенсируются радостью безделиц существования, чудом, присутствующим в каждой частичке бытия и возможностью творить.
Да не сокрушится дух мой прежде тела.
Господи! Тебе ведь все равно,
Сделай так, чтоб птицей отлетела,
А не завалилась, как бревно.
Г. Оболдуев и Е. Благинина – родом из Серебряного века, на обоих лежит его печать, и не только культурная, но и жизненная, не пощадившая никого, кто был рожден на переломе двух веков. Каждый вырабатывал свой защитный механизм и свой скафандр, спасавший от гибели, но одновременно и сковывающий движения. На каждом - трагический отсвет того времени.
Я привезла с собой на дачу
Овальный маленький портрет.
Сижу, гляжу и громко плачу
Над тем, кого уж с нами нет…
(«Овальный портрет»)****
Другие сны слетятся к изголовью,
Умолкнут грозы в стынущей крови,
И то, что называли мы любовью,
Воспоминаньем станет о любви.
И отзовется жизнь иною мукой,
Иным вонзится в сердце остриём,
И то, что называли мы разлукой,
Быть может, страхом смерти назовём?
И только в час полночного молчанья,
Когда восстанут вдруг в проснувшейся крови
Все неисполненные обещанья,
Все росстани, все горести любви,
Мы встретим их мучительным рыданьем,
Обрадуемся, что еще живем,
И то, что называли мы страданьем,
Обыкновенной жизнью назовем...
Елена Благинина - необычный поэт. Во всех стихах, детских и взрослых, всегда, в каждом мгновении она показывает чудо жизни, умея заглянуть за пелену внешней заурядности и открыть волшебный мир красоты. В каждой птичке и букашке, в каждой веточке и травинке, в домашних хлопотах и заботах, в каждом времени года и суток, в каждой профессии и ремесле.
За детской простотой ее стихов угадывается стремление найти ответы на свои вопрошания в природе, в голосе, в звуке, в прошлом, во времени…. Борис Заходер как-то сказал, что поэтов детских не бывает, есть стихи для детей, но акцент - всегда на слове «стихи».
Елена Благинина – подтверждение этим словам. Она – глубоко религиозный человек, у которого дед был деревенским священником. От него она унаследовала не только благозвучную фамилию (от слова «Благо»), но и интерес к слову, которое она словно пробует на вкус и цвет.
А я их - на ощупь!
А я их - на вкус!
Как дерева брус
И как варева кус.
Как облака вечность,
Как яблока сочность,
Как формулы математической точность.
(Слова)
Дед научил ее читать и понимать божественную красоту, и выросла она на традициях русского народного фольклора, только потом приобщившись к литературной традиции. Отсюда у нее так много фольклоризмов, так много народности, мягкости, певучести, игривости, непосредственности и юмора.
Как у нашей дочки
Розовые щечки.
Как у нашей птички
Темные реснички.
Как у нашей крошки
Тепленькие ножки.
Как у нашей лапки
Ноготки царапки.
Елена Благинина, будучи детской писательницей, никогда не успокаивалась и не снимала сливки со своего успеха, как, например, делала та же Агния Барто. Она видела много горя, страдания знакомых и близких, знала о ГУЛАГе не понаслышке.
Отсюда – грусть и метафорически-ассоциативное отождествление себя с ненужным предметом («Лестница, которая никуда не ведет…), боль и печаль за того, кто готовился к празднику жизни, но нечаянно сделал что-то не то и оказался выброшенным на обочину жизни («Сорока-белобока»):
Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?
Вот лестница большая эта
В моём разрушенном дому.
Она не тронута разрывом
И даже не повреждена –Движеньем лёгким и красивым
Вперёд и вверх устремлена.
Один, и два, и три пролёта,
И я стою, стою без сил,
Как будто очень страшный кто-то
Мой быстрый бег остановил.
Предметный мир в поэзии Елены Александровны - отправная точка, сигнал из иного мира, который наполняется ею сакральным смыслом. Здесь и предметы домашнего очага, и цветы, и ткани, и то, что составляет часть образа жизни человека, но при всём обилии предметов, о которых пишет Благинина, каждый образ лаконичен и служит лишь зерном для сюжета, который каждый может домыслить сам...
Опять продаются фиалки...
Я всё ещё, милый, жива!
А твой пиджачок на распялке —
Пустые висят рукава.
Вельветовый, в узенький рубчик...
На что он теперь, для кого?
Как было бы славно, голубчик,
Когда бы надел ты его.
Но радостью скромной такою
Утешиться нам не дано!
Ты больше весёлой рукою
Не стукнешь легонько в окно.
Ты мне письмеца не напишешь,
Родимою не назовёшь,
Земного дождя не услышишь
И песен о нём не споёшь.
Это интересно
+3
|
|||
Последние откомментированные темы: