Пётр Льво́вич Вайль (29 сентября 1949, Рига — 7 декабря 2009, Прага) — российский и американский журналист, писатель, радиоведущий.
*Недавно открыла для себя его книгу «Гений места». Удивительная книга! Нетривиальный стиль; яркий, живой язык!
Признаюсь, не во всём я согласна с писателем, но книга «затягивает», оторваться невозможно! Привожу отрывки из книги, полностью сохраняя стиль и пунктуацию П. В. Вайля, лишь позволю себе сделать некоторые сноски и сокращения (объем для статьи получится слишком большим).
От автора
Связь человека с местом его обитания – загадочна, но очевидна. Или так: несомненна, но таинственна. Ведает ею известный древним genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные эмоциональные с их материальной средой. Для человека нового времени главные точки приложения и проявления культурных сил – города. Их облик определяется гением места, и представление об этом – сугубо субъективно. Субъективность многослойная: скажем, Нью-Йорк Драйзера и Нью-Йорк О. Генри – города хоть и одной эпохи, однако не только разные, но и для каждого – особые.
Любопытно отнестись к своим путешествиям как к некоему единому процессу. В ходе его неизбежны сравнения – главный инструмент анализа. Идея любой главы этой книги и состоит в двойном со- или противопоставлении: каждый город, воспринятый через творческую личность, параллелен другой паре «гений-место». Руан не просто становится понятнее благодаря Флоберу, а Флобер - Руану, но и соседняя пара – Париж-Дюма – даёт дополнительный ракурс.
Понятно, что «гений» имеет к «месту» непосредственное биографическое отношение. Лишь в случае Вероны использован взгляд чужака, никогда в городе не бывавшего, но этот чужак – Шекспир.
Еще: хотелось отклониться от российской традиции литературоцентризма, обращаясь не только к писателям1, но и к живописцам, архитекторам, композиторам, кинематографистам. Выбор имен, стоит еще раз повторить, определен лишь пристрастиями автора.
На линиях органического пересечения художника с местом его жизни и творчества возникает новая, неведомая прежде, реальность, которая не подходит ни по ведомству искусства, ни по ведомству географии. В попытке эту реальность уловить и появляется странный жанр – своевольный гибрид путевых заметок, литературно-художественного эссе, мемуара: результат путешествий по миру в сопровождении великих гидов.
ГОРОД В РАМЕ
Толедо – Эль Греко/Мадрид – Веласкес
От собора до обеда:
в поисках Испании
Даже на моем коротком испанском веку – впервые был здесь в 1982-м - страна изменилась ощутимо и наглядно. Изнутри не взглянешь, однако глаз стороннего наблюдателя теперь задает работах праздным извилинам: Испанию хрестоматийную найти куда труднее, чем раньше.
Стереотипы, по которым неизбежно пролегает маршрут любого путешествия – если ты, конечно, не первопроходец, а ты, конечно, не первопроходец, - суть сгустки человеческого опыта, концентрат исторической мудрости2. Если Толедская церковь Саньтьяго дель Аррабаль удостоена звездочки на плане, то наверняка церковь за углом менее примечательна. Если известно, что испанцы вспыльчивы, французы бережливы, а кавказцы клановы, то любые – личные или государственные – планы надежнее строить, исходя из этого, а не из собственных впечатлений.
На туристском уровне это означает, что путеводителю надо доверять. На уровне поведения и этикета – что тебя ничто по-настоящему не застанет врасплох. (…)
Отход от таких клише повергает умы в смущение и страны в катастрофу. (…)
«Во время путешествий всегда терзаешься страхом, что по возвращении не сможешь утвердительно ответить на вопрос, который вас ожидает: «Вы, конечно, видели?..» Почему я принужден видеть то, что видели другие? Я путешествую не с определенной целью, я не антиквар», - это заносчивые жалобы Мериме. А вот специально для него, смиренное достоинство Асорина: «Жить – это видеть, как все повторяется». Похоже, таков и есть побудительный мотив всяческих поездок.
Следовать стереотипам удобно и правильно, но, кажется, еще нашему поколению придется переводить эту сентенцию из неопределенной формы в прошедшее время. Этнографические стереотипы не исчезают совсем и не то чтобы решительно меняются, но размываются, и следить за этим процессом – увлекательно и тревожно, как за взрослением своего ребенка. (…)
Поиски натуры
Выручает Толедо. Если произнести «Испания», перед умственным взором практически непременно встанет одно из двух, впрочем, скорее, и то и другое – Севилья и Толедо. Даже если обладатель умственного взора не был ни там, ни там. То есть: либо фламенко, Инезилья, маха полуобнаженная, коррида и всяческая кумпарсита, либо аутодафе, гофрированный воротник, Сид, замковые ворота и всяческое идальго. (…) …понятно, что «правильная», «образцовая» Испания – это Толедо. (…)
Поразительно, как совпадает нынешний облик города с гравюрами XVI века. Вид с юга, с окружной дороги из-за реки, - одно из тех зрелищ, которые вызываешь из запасников памяти для успокоения перед сном, обводя гаснущим глазом панораму: слева, с запада, от монастыря Сан-Хуан, к барочной иезуитской церкви и мавританским башням, к мощной готике кафедрала и, наконец, к диснейлендовским шпилям Алькасара.
Но и при смене общего плана на крупный все остается как было во времена Эль Греко. (…) И вот тогда, погружаясь в истоки толедского мифа, приходишь к выводу, что Толедо – город и легенда – это Эль Греко.
Эль Греко. Вид Толедо
К счастью, именно в нью-йоркском Метрополитен-музее находится эль-грековский «Вид Толедо», и я провел перед картиной в общей сложности больше времени, чем перед любой другой. Точность подробностей в этом пейзаже неимоверная, при том, что прихотливость фантазии в размещении объектов – поразительная. Как и в изображении святых Эль Греко передавал дух, а не букву.
Эль Греко. Распятие с двумя донаторами
Куда важнее, что тугой, напряженный, взвинченный настрой эль-грековских картин определил отношение к месту приложения его сил. Символом экстатического испанского христианства Толедо стал благодаря не столько архиепископскому престолу и обилию монастырей, сколько – особенно для века безбожников и агностиков – благодаря галерее святых Эль Греко. Автор первой большой работы о художнике Мануэль Коссио в начале ХХ века выдвинул теорию о том, что живописец был второразряден, пока не слился с Толедо.
Они и есть взаимные персонажи – художник и город. Трудно найти большую степень соавторства – столько они сделали друг для друга.
Эль Греко. Погребение графа Оргаса. Церковь Санте-Томе
Даже если это звучит снобистски, Стоит сказать: «Погребение графа Оргаса» можно смотреть по-настоящему только в Церкви Санто-Томе.
Не было ни такого города, как в «Виде Толедо», ни таких его жителей, как в «Погребении». Пусть все приятели графа Оргаса носили черные костюмы и белые воротники, пусть стригли и помадили бороды и усы у одного парикмахера, но как им удалось – всем! – быть стройными и худыми?
Толедо стоит в Испании отдельно и одиноко – так, как поставил его и как сам стоит в мировом искусстве Эль Греко.
Продолжая поиски Испании «настоящей» - описывая спираль от Толедо через полуафриканские города Андалусии во главе с несравненной европейской Севильей, через отрывающуюся центробежными силами этнополитики Каталонию с вечно оторванной Барселоной, через Страну басков с непонятным никому языком и обожаемой всем миром бухтой Сан-Себастьяна, через дикую зеленую Галисию с истинным оплотом католицизма в Сантьяго-де-Компостела, через розовые миражи Саламанки и Сеговии с населением из туристов, - оказываешься в 71 километре от Толедо. Испания пееместилась сюда на плато у подножия Гуадаррамы – в Мадрид.
(…) Мадрид позволяет додумывать больше, чем другие места этой на самое себя страны, - фасад в нем скрывает и обещает больше, чем показывает. Как парадные портреты Веласкеса.
Диего Веласкес. Папа Иннокентий
К тому времени как Веласкес перебрался из Севильи в Мадрид, столица была тут немногим более шестидесяти лет. Собственно, Веласкес столицу и творил. Выстраивал великолепный фасад, вписывал город в роскошную раму, создавал галерею столичных жителей.(…)
Диего Веласкес. Филлип IV
Когда Веласкес устраивает игру зеркал, то попадаешь в некий живописный «Расемон» - это не эстетское самоценное упражнение, не поиск двойного видения ради пущего объективизма, наглядное свидетельство его невозможности: точки зрения не совмещаются, а сосуществуют. Каждая – в своей особой раме, оттого поданная с самостоятельной важностью. И нет сильнейшего доказательства этой правды веласкесовской живописи, чем современный город – не стильный и застывший, а эклектичный и текучий, как Мадрид. (…) Веласкес и его город – картина самодовлеющей силы, которая вынесла художника на вершины мирового искусства. (…)
Диего Веласкес. Портрет инфанты
Экзистенциальным жестом самого Веласкеса было отсутствие жеста. Сюжетным принципом – фиксация в общем-то пустяков, неключевых моментов, произвольно выбранных мест из потока жизни. Потому, вероятно, его так любили импрессионисты. Потому парад его мрачных грандов в одинаковых воротниках, не говоря уж о шутах и философах, оставляет чувство многообразия и лёгкости. Они – мадриленьос, причем даже такие, которые ещё только будут, появятся через триста с лишним лет после смерти художника, чтобы населить живейшую столицу Европы. Место для них было подготовлено Диего Веласкесом – первым столичным жителем Мадрида.
Памятник Диего Веласкесу
перед музеем Прадо в Мадриде
Это интересно
+15
|
|||
Последние откомментированные темы: