Друзья, не так давно я начал оцифровывать киноархив моего отца Валентина Ивановича Смольянинова. Предлагаю вам познакомиться с двумя небольшими видеороликами с моим участием. Эта кинохроника прекрасная иллюстрация моей автобиографической повести «Я что-нибудь придумаю». И хоть я уже выкладывал её в сообществе «Мир искусства, творчества и красоты», но первую главу своих воспоминаний я позволю себе выложить ещё раз.

(Кликаем на картинки и смотрим видео)

Десять лет назад, миновав рубеж 50 лет, я решил вспомнить яркие перипетии своей жизни и записать их в виде автобиографических зарисовок. Очень увлекательное и полезное занятие оказалось. Воспоминаний много, события неординарные, читаются легко. 

"Я что-нибудь придумаю"
Автобиографическая повесть

Книга первая

Детство. Школа.



Я родился в Новогоднюю ночь 1 января 1959 года в Москве. 
— Шурка, может ты уже успокоишь своего огрызка? Что он орет, как резанный, сутками напролет. Житья от него нет.

— Баба Рая, он же маленький. Он мир познает.

— И что нам теперь, оглохнуть всем, на радость вашей сыночке?

В коммунальной квартире на Соколе всегда было шумно. И страшно, особенно когда родители уходили на работу, а я оставался с соседкой бабой Раей.
— Боже мой, этот гаденыш меня доведет до инфаркта, куда ты свои закорючки суешь? Ты ещё их в розеточку вставь, может, сдохнешь мне на радость. Дай сопли вытру. Бульончик будешь, масечка моя? Дитя совсем сиротой растет, ни отца, ни матери не видит. Дай, баба лобик поцелует.
Мои родители работали на военном заводе, и в 1961 году получили отдельное жилье в Зеленограде. У меня появилась своя комната, кошка, и строгая дисциплина, в которой держала меня мама.
— Что ты опять строишь домики в тарелке? Давай живо доедай кашу и начинай убираться в комнате.
— А когда же гулять, мама? Маленькому мальчику нужно много гулять, — зудил я.
— Маленькому оболтусу нужно много работать. Бери тряпку, будем пыль вытирать.
Все детство мы ходили в походы, ездили в цирк, и устраивали мои дни рождения.
— А можно я Ваську на день рождения позову, он мне танк обещал подарить?
— А что ты ему подаришь?
— Так это мой день рождения.
— Ну, и что? А кто будет гостей благодарить за то, что они к тебе пришли? Опять ты драные штаны надел. Ну, что с тобой поделаешь?
— Папа, а это что такое? 
— Пожарная машина.
— Это мне?!
— Тебе, сынок. Это подарок на твоё семилетие.
— Вот здорово! Теперь все лопнут от зависти.
В отдельной двухкомнатной квартире в Зеленограде мы жили дружно.
Первого сентября я отправился в школу за ручку с мамой и с большим букетом гладиолусов.

(Мама ведет меня первый раз в первый класс)

— Мама, а учиться в школе трудно?
— Если интересно, сынок, то легко. 
В 842 школе было интересно. Особенно, когда по всему Зеленограду прошел слух, что у станции Крюково нашли большое воинское захоронение.
— Слышал, наших солдат нашли? — спрашивал я своего одноклассника Витальку Бахтиозина
— Ага, недалеко от железной дороги. А сколько их?
— Человек сто.
— Да ладно врать, человек тридцать не больше.
— Да я сам видел.
— Чего ты видел? Там же не пускают. Брехло.
В фойе школы разместили 20 гробов с останками советских солдат, защищавших Москву. 
— Ребята, — обратилась к нам наша учительница, — только самые достойные из октябрят получат право стоять в почетном карауле. 
Дома я рассказал о словах учительницы. Мама посадила меня к себе на колени и сказала:
— Сынок, твое имя Александр — это самое главное имя серди всех имен. Ты родился первого января, в самый первый день года, поэтому ты всегда и во всем должен быть первым и примером для остальных.
За неделю я получил две пятерки по математике и пятерку по поведению.
— Мама, погладь мне белую рубашку.
— Зачем, сынок?
— Я завтра буду стоять в карауле. Придете с папой посмотреть?
— Обязательно придем.
В почетном карауле я стоял с Галкой Черкасовой. Она мне нравилась ещё с детского сада. Люди несли цветы, ветераны плакали, а моя мама стояла в сторонке и внимательно на меня смотрела.
— Какой же ты у нас взрослый.
— А вы видели, сколько народу пришло?
— Мы всё видели, сынок.
— А я вам понравился?
— Ты просто чудо, малыш.
Когда папа сделал фотографии, я их показывал в пионерском лагере друзьям, и хвастался:
— Мне армейский ремень с бляхой подарили.
— А автомат у солдата был настоящий?
— Конечно, настоящий. Я его даже в руках держал.
— Ух, ты! А пострелять давали?
— Нет. В следующий раз обещали дать.
— Расскажешь потом?
— Конечно. Дай конфетку.
Мама хорошо рисовала, шила, готовила и вообще всё, что она делала, она делала лучше всех. Мама научила меня готовить яичницу, варить картошку и штопать носки.

(Моя Мама)

— Смольянинов, это ты сам заштопал носок? — спрашивала учительница на уроке труда.
— Да, сам.
— Вот, ребята, учитесь, как нужно выполнять работу.
— Слышь, Санька, а научи и меня, — попросил
Мишка Бартман, мой школьный товарищ. Над ним все смеялись, потому что он всегда жевал свой ремень и на спор выпивал чернила из ручки. А я с ним дружил.
— Мама, я сегодня научил Мишку Бартмана заштопывать носки, и ему поставили пятерку.
— Молодец, сынок, правильно сделал.
А ещё мама научила меня танцевать, и на уроках ритмики я плясал лучше всех. Все девочки класса хотели встать со мной в пару, а я танцевал только с Галкой Черкасовой. 
А потом мама заболела, и я часто бегал в аптеку за кислородными подушками. 
— Папа, а почему мама всё время лежит?
— Ничего, сынок, она скоро поправится и встанет. Возьми рецепт, сбегай в дежурную аптеку ещё за одной подушкой. 
На улице было темно. Я бежал с огромной кислородной подушкой и представлял себя героем партизаном, который во что бы то ни стало, должен был успеть выполнить боевое задание.
Мама сильно болела. 
В конце зимы меня забрали к себе родственники.
— А в цирк будем ходить?
— Конечно, будем.
— А там хорошая школа?
— Замечательная школа.
Я поселился у своих двоюродных братьев на Войковской. 
— Айда на товарняках кататься.
— А это как?
— Там увидишь.
По кольцевой железной дороге поезда шли медленно. Мы запрыгивали на подножки товарных вагонов, и начинали играть в чапаевцев. Старшие ребята прыгали в сугробы с крыши вагонов, а малышня с подножек. 
— А теперь пойдем кататься на плотах.
— А не поздно, вон уже темнеет.
— Чего ты боишься, тебя все равно никто не заругает.
В марте темнеет рано. Сначала мы катались на плотах, а потом залезли на паром.
— Ребята, полундра паром отвязался. Сматываемся отсюда. 
Мои братья были старше меня, и они успели спрыгнуть на пристань.
— Санька, прыгай! Чего стоишь, как баран?
— Я боюсь. Я не допрыгну.
Паром медленно отплывал от берега.
— Прыгай!
Но я не прыгал. Мне было страшно.
— Прыгай, если не трус.
Трусом я не был. Папа не разрешал мне быть трусом.
Я прыгнул и с головой погрузился в воду.
Мы долго и безуспешно пытались высушить на костре мою одежду. Увы, дома всё сразу открылось, и тетя отлупила моих братьев.
— Бестолочи проклятые! Вы что, загубить его хотели. Высечь вас мало, ироды поганые. 
Меня она гладила по голове и почему-то плакала. 
На следующий день мы все поехали на кладбище. Когда я подбежал к папе, он обнял меня и долго не отпускал от себя.
— Наша мама умерла, сынок. Постарайся быть мужчиной. Не раскисай. Если хочешь — поплачь.
Я не заплакал. Мой папа просил меня быть мужчиной. 
После похорон моя двоюродная сестра, утирая слезы, спросила меня:
— Куда ты хочешь сейчас поехать?
— Поехали на ВДНХ кататься на аттракционах и есть горячие бублики, — предложил я.
Мы поехали. Она была старше меня на четыре года, но я решил, что должен её успокоить и развлечь. Я же мужчина! 
«Мама, вот вырасту, можно я буду реченькой быстрой, всех буду поить?
— Можно, сыночек.
— А солнышком можно? Лучиком теплым буду всех греть.
— Можно, сыночек. Будь солнышком красным.
— А можно комариком или цветком?
— Можно, сыночек. Будь, кем ты захочешь. Речкой, лужайкой иль васильком. Солнышком красным, зоренькой ясной. Только прошу — обязательно будь!
— Мама, ты дождик? Вон капли какие. Ой, мне на щечку упала одна…
— Да, мой родимый, и дождичек тоже. Спи, мой малыш, поскорей засыпай».

(Мама)

Папа женился через два года. Мы стали жить дружно, но меня больше никто не ругал, и не наказывал. С десяти лет я стал привыкать к самостоятельной жизни. 
А в четвертый класс я пошел в новую школу. Мы переехали в другой микрорайон.
— Здорово! Меня зовут Коля Щеглов. Мой папа директор нашей школы. А тебя как зовут?
— Саша.
— Пойдем ко мне в гости, я покажу тебе лётные шлемы. Раньше мой папа был военным лётчиком. 
— А он нас не заругает?
— Нет, он добрый.
Мы надевали на голову лётные шлемы и представляли себя то полярными лётчиками, то космонавтами. Коля был хорошим другом. Однажды мы с ним чуть не отравились.
— Ну, принес? — спросил меня Колька, сидя на подоконнике школьного актового зала.
— Ага. Вот смотри, — ответил я, и протянул коробку медовых акварельных красок.
— С какой начнем?
— Давай с желтой. Наверное, в неё больше всего мёда кладут.
Мы стали облизывать желтую краску.
— Чего-то она не сладкая, — сказал я. — Давай красную попробуем.
Потом мы попробовали зеленую, потом синюю, а потом и все остальные.
— Где это видано, чтобы советские пионеры краски ели, — кричала школьная медсестра в наши побледневшие лица. — Вы что, из голодного края сбежали? Зачем вы это делали?
— Мы думали они сладкие.
— Кто сладкие?
— Краски. На них же написано «Медовые».
— Вы что больные? Марья Ивановна, приготовьте побольше кипяченой воды и клизму. Сейчас мы этих супчиков промывать будем.
После процедур мы с Колькой лежали на медицинских кушетках. 
— Сань, слышь, а как ты думаешь, яблочный уксус из настоящего яблочного сока делают?
— Не знаю, давай попробуем.
Когда мы перешли в шестой класс, к нам в школу пришел новый учитель Александр Иванович Гавриков. Он преподавал историю и хорошо рисовал карикатуры. Пришел Александр Иванович в морской куртке, в морском галстуке и со значком, на котором было написано «Сплочение».
— А что это у вас за значок? — спросил я его в конце урока.
— Это значок интернационального клуба «Сплочение», а синяя морская куртка и галстук — это форма интерклубовцев. Так что, кто захочет вступить в интерклуб, получит такую же форму и значок.
— А где можно записаться?
— Как тебя зовут?
— Саша Смольянинов.
— Останься после урока, я всё объясню.
Раньше я уже посещал кружки, где выдавали специальную форму. Первый из таких кружков был «Юный друг лесничего». Мы ходили по лесу и убирали мусор. У меня была форменная фуражка и ремень с дубовыми листьями. В кружке «Юный друг пожарной дружины», мы изучали устройства огнетушителя ОП5, ходили по домам и проверяли укомплектованность пожарных щитов. Один раз мы даже были на пожаре, стояли в оцеплении. 
— Мальчики, а почему там так много народу?
— Там пожар, бабушка.
— А вы что здесь делаете?
— А мы в оцеплении стоим. Видите у нас фуражки, а вот и удостоверения.
Когда я первый раз пришел в школу в морской курточке, на меня все стали оборачиваться. 
— Смотри, развоображался. Подумаешь, Буратино нашелся. Мы тоже запишемся, и у нас такие же курточки будут. Но они не записались.
— Я научу вас дружить со сверстниками из других стран, — говорил нам Александр Иванович. — Вы будете вести активную переписку. Мы будем ездить в другие города. Вы будете политически образованы и идеологически подкованы.

(Интерклубовцы)

— А какой у нас план на эту неделю?
— В понедельник мы идем по классам рассказывать про вьетнамских пионеров-героев. А со среды организовываем сбор подписей за освобождение Луиса Корвалана и Анжелы Девис.
— А сколько надо подписей, — спросил мой одноклассник Сережка Ромодов.
— Чем больше, тем лучше.
Целых три часа мы с Серегой ходили по домам нашего района и просили жителей поставить свою подпись.
— Здравствуйте!
— Вам кого?
— Мы интерклубовцы из 805-ой школы.
— И чего?
— Вы хотите, чтобы освободили Луиса Корвалана?
— Кого?
— Луиса Корвалана.
— А это кто?
— Это чилийский патриот.
— А я-то здесь причем? Маш, ты видала, шляются тут всякие поскребыши по домам, и подписи им, видите ли, подавайте. А ну-ка брысь отсюда, шантрапа, пока шею не намылил.
Не выходя из Серегиной кухни, к восьми часам вечера мы уже закончили «собирать подписи» в пятом четырнадцатиэтажном доме. Когда мы сдали тетради с подписями, нас как самых активных членов интернационального движения наградили поездкой в Московский Дворец пионеров на Ленинских горах на встречу с сестрой Анжелы Девис. 

(Дворец пионеров на Ленинских горах)

Серега фотографировал, а я пел для неё под гитару песню про чилийского патриота Виктора Хара, потому что песни про Анжелы Девис у меня не было. Через пару дней песню о Викторе Хара в моем исполнении мы слушали всей семьей по радио.
— Молодец, сынок. Хорошую вы песню с Сергеем написали. Не зря мы тебя в музыкалку отдали.
К этому времени я уже учился в музыкальной школе по классу баяна.
В седьмом классе я вступил в комсомол, а в восьмом за заслуги перед интернациональным движением города Москвы и активную комсомольскую деятельность меня решили отправить в молодежный лагерь на Кубу.
— В каком году на Кубе была революция, — допытывался у меня проверяющий из МГК ВЛКСМ. 
— В 1959 – м.
— Кто возглавлял революционное движение?
— Фидель Кастро и Че Гевара.
— Какой цвет галстука у кубинских пионеров?
— Одна половина синяя, другая белая.
Пройдя собеседование, я начал собирать медицинские документы.
— Сынок, у нас проблема. Тебя могут не выпустить за границу.
— Почему, папа?
— У тебя врожденный порок сердца.
— Но ты же говорил, что это все ерунда?
С раннего детства я занимался спортом. Ходил в бассейн, катался на лыжах, играл в футбол. В двенадцать лет мне не выдали очередную медицинскую справку.
— У вашего сына посторонние шумы в сердце. 
— И что?
— Ему категорически запрещено заниматься спортом, и вообще какие-либо физические нагрузки ему противопоказаны.
— А вы в этом уверенны? — спрашивал врачей папа.
— Абсолютно. Мы кладем его в больницу.
Четыре обследования показали, что у меня врожденный порок сердца.
— Папа, я теперь инвалид?
— Не верь им, сынок. Ты самый здоровый человек. Самый сильный и самый хороший. 
— А как же физкультура?
— Не беспокойся. Я договорюсь.
И папа договорился. 

(Мой Папа)

Я продолжал заниматься спортом. А в семнадцать лет, на обследовании в военкомате, мне сказали, что я абсолютно здоров и могу смело отправляться в армию. Врачи ошиблись. У меня был обычный возрастной функциональный шум в сердце.
А справку для выезда за границу папа просто подделал. И в середине июня в нашем доме раздался звонок.
— Здравствуйте, Александр.
— Здравствуйте.
— Вам необходимо завтра приехать в МГК ВЛКСМ на инструктаж. Через десять дней вы выезжаете в Болгарию.
— А как же Куба?
— Вас что, не утраивает Болгария?
— Что вы, конечно утраивает!
Инструктаж проходил в течение десяти дней всё в том же Дворце пионеров на Ленинских горах. Нас, троих москвичей и двенадцать ребят из Армении, обучали правилам поведения советских школьников за границей. Читали политинформации, обучали играм, и учили делать стенную газету. В довершении привили основы первой медицинской помощи.
В июле 1974 года с Киевского вокзала Москвы мы уехали в Болгарию. Двое суток глазели в окно, и опустошали запасы разносчиков питьевой воды.
— Это что, кока-кола?!! Ух, ты!
— А сколько стоит? Тебе купить?
— А жвачки-то сколько!!!!
— И мне жвачки и кока-колы.
— Хочу всё!!!
Лагерь располагался в поселке Кранево, в 30 километрах от города Варна, на берегу Черного моря. Целыми сутками мы проводили на море, играли и общались со сверстниками из других стран. Меня выбрали председателем нашей делегации и однажды оправили в Варну на международную конференцию «Дети в борьбе за мир».
— Советские пионеры всегда находятся в авангарде интернационального движения. Под руководством коммунистической партии, плечом к плечу со старшими братьями комсомольцами мы строим светлое коммунистическое завтра, в котором не будет рабства и унижения, не будет бедных и богатых, не будет несправедливости. Люди забудут, что такое война. Будет дружба между народами и мир во всем мире.
Я говорил пятнадцать минут и без бумажки, потому что свято верил тому, что говорю.
— Ты не знаешь, чего это все смеялись на моем выступлении? — спросил я своего переводчика после конференции.
— Ты от волнения руками теребил штанины и засучил их до колена.
А ещё в лагере прошел чемпионат по футболу. Мы его называли малый чемпионат мира. 
— Ух ты, какая классная форма. И герб, и СССР вот здесь на груди написано, и на рукаве. А у тебя какой номер?
— Девятый. А ты играть умеешь?
— Еще как умею. Я за Зеленоград на чемпионате Москвы играл.
— Ладно врать-то.
У нас была сильная команда. Наши армяне здорово играли, и мы дошли до финала, где сыграли с французами. Финальная встреча закончилась с ничейным счетом. Предстояло бить пенальти. Ребята били очень хорошо. Обидно, что наш решающий удар был мимо ворот. Не забил пенальти я. 
— Мазила!
— Я же говорил, что он играть не умеет!
— Только приди вечером в корпус. Мы тебе устроим.
Но всё обошлось, и в конце августа мы благополучно вернулись в Москву.
А в сентябре Александр Иванович предложил мне серьёзно задуматься о своем будущем. 
— Ты ещё не решил, в какой институт будешь поступать?
— Так ведь ещё рано.
— Совсем не рано. Будем тебя готовить в МГИМО. Что у тебя по английскому?
— Пятерка.
— Теперь начнешь изучать ещё и испанский язык. Я договорился, будешь ездить во Дворец пионеров, там проходят занятия для школьников.
Язык мне давался легко, и ездил я на занятия с удовольствием. Этому очень радовался мой папа. Ему нравилась моя интернациональная деятельность.
Но к середине девятого класса интерклубовская жизнь стала угасать. Происходили изменения в личной жизни Александра Ивановича. Ему стало не до нас. 
— Мы сегодня собираемся?
— Нет, Гавриков не может.
— А когда в следующий раз?
— Неизвестно.
— А где все?
— Кто где.
Былой активности уже не было. Старшие из школы ушли, а младшие эстафету не подхватили. 
Весной я закончил музыкальную школу, но по-прежнему продолжал вести активную спортивную школьную жизнь. 
— Саня, сегодня мы играем в баскетбол с 609 школой. Надо надавать им по ушам.
— Я не могу, бегу кросс за Зеленоград на первенстве Москвы.
Учеба давалась легко, и девятый класс я закончил на «отлично». 
А летом мы отправились в трудовой лагерь в Молдавию. Нас было пятьдесят школьников, две учительницы и физрук. Мы работали на прополке томатов. 
— Ну и жарища, принесите кто-нибудь воды.
— А сколько нам ещё грядок нужно прополоть?
— Какая же тупая работа. Саня, остановись, ты же не на соревновании. И так больше всех прополол. 
— Да он больной какой-то. А сегодня деревенские придут?
— Тс-с. Обещали. Только никому.
Мы жили в колхозных бараках прямо в поле. Через два дня после нашего приезда к нам по вечерам стали приходить местные ребята. Они приносили черешню и домашнее вино. Мы выпивали понемногу, чтобы учителя не заметили. Но как-то раз местные ребята пришли с утра. Мы были в поле. К вечеру двое из наших еле стояли на ногах. 
— Ну, и чего мы с ними делать будем?
— Саня, давай их здесь оставим, прямо на грядках
— Как здесь? На ночь, что ли? Нет, так не пойдет. Давайте незаметно их в наш барак отнесем.
ЧП раскрылось ближе к вечеру. Кто-то заложил. 
Когда учителя увидели, что большинство учеников пьяны, они набросились на меня.
— Как ты мог так поступить! Тебя всегда в пример ставили. Тебя выбрали комсоргом!
— За границу его посылали, а он наплевал на всех. Я всегда говорила, что эти их интерклубовские посиделки до добра не доведут.
Физрук стал категорически настаивать, чтобы меня отправили назад в Москву.
— Игорь Петрович, — говорили ребята, — Ну, простите нас. Больше такое не повторится.
— Да вы-то здесь причем, вот где корень зла, — кричал физрук и указывал в мою сторону. — Вот где рассадник аморальности. Мы его на Доску почета как лучшего ученика школы, а он нам всем в душу наплевал. Где твоя комсомольская совесть, Смольянинов, где твое патриотическое сознание? Таким как ты не место в комсомоле! Опозорил школу на всю Молдавию.
В Москве на Киевском вокзале меня встречал папа.
— Как же так, сын? Почему выгнали тебя, а не тех, кто упился?
— Не знаю, папа. Я просил у учителей прощения, а мне не поверили.
— Словам верят редко, сынок, верят поступкам.
Директор школы Роза Иосифовна посчитала это событие недоразумением и не стала устраивать разбирательств. Моя фотография на стенде «Ими гордится школа» по-прежнему осталась висеть на своем месте. А через год наш физрук Игорь Петрович иммигрировал в США. 
Моя учеба в школе подходила к концу. В начале десятого класса я познакомился с Ларисой Гавриловной Колчановой, руководителем детской театральной студии.
— Парень, ты любишь театр? — спросила меня маленькая женщина в коридоре музыкальной школы
— Не знаю.
— То есть, как это не знаю? Ну-ка, пойдем.
Она взяла меня за руку и повела в какой-то класс.
— Прочитай мне свое любимое стихотворение.
— А у меня нет любимых.
— Как нет? Ужас какой-то. Маяковского проходили?
— Да.
— Читай «Стихи о советском паспорте»
— А зачем?
— Что значит, зачем? Читай, говорю.
И я прочитал.
На первой же репетиции, Лариса Гавриловна, представила меня всем студийцам.
— Друзья мои, это Саша Смольянинов. Он очень талантливый юноша, но он ещё об этом не знает. Давайте поможем ему раскрыться.
Помогали дружно. Всем коллективом. 
— Сегодня после репетиции остаемся?
— А как же! Мы уже и сладостей накупили. Саша, ты с нами? — спрашивала меня симпатичная девчонка.
— Конечно, а что будем делать?
— Будем петь, разговаривать о театре, рассказывать интересные истории.
— Здорово!
— Меня Люда зовут, мы с тобой в одной пьесе заняты. Целоваться на сцене будем.
— Как целоваться? — смутился я. — По-настоящему?
— Конечно нет, понарошку. Я тебя научу.
— Научи-научи его, вот прямо сейчас и начинай, — смеялись вокруг ребята.
В спектакле «Овеянные легендами», я репетировал все героические роли. Какого-то комсомольца в Триполье, Павку Корчагина, Олега Кошевого. Я пел под гитару революционные песни и целовался с Людой на сцене.
— Лариса Гавриловна, а он опять по-настоящему целуется, — ябедничала Люда.
— Ай, отстаньте, сами разбирайтесь. Санечка, не надо так таращить глаза на монологе Кошевого, а то складывается ощущение, что ты сейчас обкакаешься от натуги. А на гитаре ты хорошо играешь. Ты где-то учился?
— Да, учился, и ещё в школьном ансамбле играю. 
— Когда ты все успеваешь?
Премьера прошла очень успешно. Мне так понравились аплодисменты, что захотелось играть ещё и ещё. Мы стали выступать по школам, и предприятиям. Даже ездили в какой-то колхоз. 
А в школу я приходил редко. Когда учителя узнали, что я хожу в театральную студию, то предложили мне и в школе организовать какое-нибудь представление. Так появился спектакль «Снежная королева», который мы поставили к Новому году. 
— А кто же будет играть Снежную Королеву?
— Есть одна девочка, Оля Бухаран. Она из девятого класса. Очень красивая.
— Ладно, пусть играет. Тогда Сказочника сыграю я сам. 
После премьеры спектакля «Снежная Королева» Оля Бухаран пригласила меня на свой день рождения. Ей тогда исполнилось 16 лет. Ровно через двадцать лет я снова попал к Оле Бухаран на день рождения. Но об этом позже.

(Оля Бухаран - позже Смольянинова)

В феврале 1976 года, Лариса Гавриловна предложила мне поучаствовать в Московском конкурсе чтецов. На что я с удовольствием согласился. 
— А что мне прочитать, Лариса Гавриловна?
— Давай монолог Олега Кошевого. У тебя он здорово получается. Даже мурашки по коже бегут.
“Страшны не вы, страшно то, что вас породило! И я жалею только о том, что не смогу больше бороться в рядах своего народа и всего человечества...”. 
Я стал победителем конкурса чтецов среди школьников города Москвы. 
После гала концерта, папа крепко обнял меня:
— Знаешь, сынок, а у тебя хорошо получается.
Мне это было очень важно услышать. Папа не одобрял моё увлечение театром. 

Учеба в школе заканчивалась. Все готовились к выпускным экзаменам, а я репетировал вступительную программу для театрального ВУЗа. 
Учителя знали, куда я собираюсь поступать.
— Саша, ты химию сам сдашь, или тебе помочь? — спрашивала меня учитель по химии.
— Химию сдам сам. А вот все остальное…
Учителя мне помогли. Они в меня верили. 

После выпускного вечера я возвращался домой вместе со своим одноклассником Костей Огурцовым.
— Саня, ты уже решил, куда будешь поступать?
— Конечно. В театральный.
— А я пока не решил. Слушай, посмотри на меня, как ты думаешь, во мне есть актерский талант?
— Не знаю.
— Вот и я пока не знаю. Счастливый ты, Сашка. Удачи тебе! Пока.
Костя пять лет поступал в театральный институт.
И поступил!