Алёна Григораш, преподаватель в МГУ и МПГУ, за чашечкой чая рассказала мне про трудовые будни кандидата искусствоведения. Обязательно к прочтению всем, кто планирует связать свою жизнь с глубоко гуманитарными науками и задумывается о выборе карьеры. Каково это — быть преподавателем, экскурсоводом, куратором, издателем? Какую из этих сфер выбрать и каких перспектив от нее ждать? И с чего начать свое знакомство с миром искусства?

Екатерина: Наверняка Вас часто спрашивали о том, насколько и вообще зачем нужна профессия искусствоведа (я как филолог сама часто слышу этот вопрос). Как Вы отвечаете на него?

Алёна: Это профессия нужная для любой страны, которая обладает высокоразвитой культурой. Потому что если у нас не будет материала, который мы будем изучать, если не будет определенной комфортной среды для развития этой профессии, то, конечно же, она умрет. Поэтому искусствоведение всё равно будет практически всегда связано с элитарной культурой, с богемным образом жизни и так далее.

Что касается профессии искусствоведа, всё начинается очень часто с романтической любви к искусству, с какого-то эстетства. Никто в университете не говорит о том, кем вы потом будете работать. Этот вопрос замалчивается, задавать его неприлично, неудобно. Но при этом его задают все окружающие и сами на него отвечают: «Ты на искусствоведа учишься? Ну ты, наверное, экскурсоводом потом работать будешь, да?». И совершенно никаких других вариантов и возможностей для реализации этой профессии не предполагается.

Хотя это очень сложный вопрос, и я задумываюсь над некоторой смертью или, скажем так, снижением актуальности своей профессии. Потому что сейчас гораздо моднее и выгоднее быть не просто искусствоведом, а философом, который специализируется на искусстве, или культурологом. Какие-то более обобщающие вещи, которые захватывают не только историю про красивые зрительные образы. В культурологии есть, например, Visual Studies.

Здесь нужно сразу объяснить, какой искусствовед я. Я занимаюсь исключительно изобразительным искусством. Потому что искусствоведами называют и музыковедов, и театроведов, и тех, кто занимается танцем, и многое-многое другое.

Сегодня меняются нормы, и становится немодно оставаться в профессии. Если раньше ты специализировался на каком-нибудь Средневековье или XX веке и всю жизнь этому посвящал, писал книги по нему и глубоко изучал — это было здорово и круто. Сегодня человек, который занимается только лишь каким-то своим узким периодом — это уже немодно. Сегодня нужно быть на все руки мастером! Я тоже это осознаю, и мне это еще нравится самой: я не только читаю классические лекции по истории искусств, не только пишу статьи и по возможности книги и какие-то другие тексты, но и стараюсь быть куратором и самой становиться на роль современного художника. Пытаюсь зайти в эту область, в эту профессию с самых разных сторон.

Но при этом пессимизм остается и у меня. Я знаю, что это профессия немодная, она никогда не будет оплачиваться хорошо, и ты никогда не займешь так же легко и быстро место под солнцем, как если будешь технарем.

Но это известно всем гуманитариям в такой ситуации постмодернизма. Лиотар писал про постмодернизм, кризис образования, кризис гуманитаристики. Он говорил, что мы воспитываем только лишь смену самих себя. Профессора и искусствоведы воспитывают таких же профессоров и искусствоведов, которые придут на их же место. Помимо тех, которые останутся, условно говоря, в профессии, мы воспитываем всех «неудачников» и «лузеров», которые будут как-то с ней экспериментировать или просто уйдут в какие-то другие области маркетинга и всего остального. Поэтому я счастлива, что у меня есть работа, что я работаю в МПГУ и МГУ, всё это очень здорово. Но при этом я осознаю, что завтра может быть очень неожиданным. И, может быть, я тоже пойду работать экскурсоводом — кто его знает! (Улыбается).

Екатерина: А Вы не хотели бы работать экскурсоводом?

Алёна: Я не очень люблю эту профессию, потому что она с технической стороны очень изматывающая. Есть нормированный и ненормированный рабочий график, очень сильно изнашиваются связки, потому что это по полтора часа монологической речи. Преподаватель может вести по 5-6 пар (это максимум, допустимый для каждого дня) и приходит домой как выжатый лимон. Потому что каждые полтора часа тебе нужно нести просвещение в массы, а не ахинею. (Улыбается). А когда нужно это делать три часа, шесть часов подряд с 15-ти минутным перерывом, то мозг взрывается. Приходя домой, когда заканчивается рабочий день с таким количеством говорения, ты не хочешь больше ничего. Ты не хочешь говорить, не хочешь думать, ты хочешь просто лежать бревнышком. Это единственное желание.

У экскурсоводов еще более жесткая профессия. К экскурсоводу всегда будут относиться как к девочке или мальчику на побегушках, даже если им по 50 с лишним лет. Надо понимать, что у этой профессии практически нет роста. Ты можешь дослужиться максимум до начальника научно-образовательного отдела. Это маленькие деньги. Это очень упрощенный разговор о тех или иных вещах. И очень большая нагрузка. Зачастую даже гораздо больше, чем в университете. Говорить нужно проще, при этом чаще и больше. Это, конечно, изматывает.

Но одно дело музейные экскурсоводы (о которых я сейчас говорю), а другое дело — экскурсоводы, которые работают с турфирмами. Они работают от 6 до 10 часов в день и получают очень хорошие деньги, но это сезонная работа. Один день год кормит — это классический пример для того, кто водит экскурсии по Москве, по Петербургу, ездит с экскурсиями по Золотому кольцу и так далее. Это очень нервно, абсолютная изношенность, выдыхаешься к концу дня, и это сезонно. То есть, остальные месяца нужно уметь потихонечку тратить то, что ты наработал летом и осенью.

Так что профессия экскурсовода вписана в иерархию общества, я бы сказала. Потому что к экскурсоводу относятся, как к обслуге. Высокооплачиваемой, но все-таки обслуге. Хотя говорят, что живем в демократическом обществе… Но при этом нужно понимать, что куратор — это бог, препод — промежуточное звено по пути к тому, чтобы присоединиться к этому небожительству и вырасти из какого-то недоросля. И есть этот «обслуживающий персонал», который находится на уровне практически сублимированной продукции. Да простят это мне мои подруги, которые закончили МГУ-шное образование для того, чтобы потом работать экскурсоводом потому, что это была мечта всей жизни, и отказались от прочих предложений. Это еще и личный выбор каждого.

Хотя, конечно, искусствовед — это классная профессия. Если выбрать, например, издательское дело, то можно сидеть дома и путешествовать по всему миру. Это такой фриланс, можно жить на гонорары с тех книг, которые ты публикуешь. У меня есть такие коллеги. Они совершенно прекрасно себя чувствуют, им не надо преподавать, им не нужно кому-то что-то доказывать, они работают сами на себя. Тут тоже не всё просто: лучше иметь знакомое издательство, лучше еще иметь и каких-то родственников в издательстве и так далее, и тому подобное. Но тем не менее, интересно!

Екатерина: Вы сказали про кураторскую работу. У Вас большой опыт в этой сфере?

Алёна: Опыт сводится практически к нулю, потому что у меня буквально пара-тройка выставок, которые я делала вместе со своей сначала ученицей, потом коллегой Надей Кирьяновой. Но тем не менее, это очень важно — самому устроить эту выставку, пройти всё от А до Я. Это не только написание прекрасной концепции, но и развеска, когда у тебя картины обрушиваются или просто арт-объект разрушается прямо во время вернисажа. Всё это большие организационные, технические, менеджерские, экономические, юридические и многие-многие другие навыки, которые нужно применять.

Потому что искусствоведение как «вещь в себе» сегодня тоже существует лишь на уровне идеи. Любой уважающий себя искусствовед не витает в облаках, не является кабинетным ученым. Он все-таки проводит то, что сегодня называется полевыми исследованиями, экспедициями. То есть, искусствовед — это очень трудная элитарная профессия, она связана с вещами, с вещным миром. И в этом смысле, так как мы работаем с перцепцией, с восприятием, мы должны всё прогонять через себя. И это отнюдь не иллюстрации, отнюдь не книжечки. Искусствоведение прекрасно тем, что ты по возможности должен объехать весь мир, посмотреть всё это своими глазами. Это затратно.

Екатерина: Наверное, еще и не спонсируется…

Алёна: Да, это не спонсируется. Если ты только не умеешь находить гранты и так далее. И да, оказывается, что живьем всё не так, как на картинках, всё немножко по-другому, чем писали. Про это существует чудесный анекдот. Советские преподаватели-искусствоведы были невыездные, и они писали про какое-нибудь там Возрождение по картинкам, очень часто черно-белым (репродукциям архитектуры, скульптуры). А потом они уже сумели поехать во Флоренцию или еще куда-нибудь. И самое частое восклицание было: «Всё совершенно не так, как я написал!».

Ты должен действительно рассказывать про что-то, чего ты не видел своими глазами, а потом ты с этим встречаешься и думаешь: «Это действительно не так, как я об этом думал»… Мы относимся к миру в определенных категориях: что хорошо, что плохо, что скучно, что не скучно, что остроумно и так далее. В этом смысле мне не нравился испанский художник Антони Тапьес. Когда я оказалась не так давно в Испании, я попала в зал, который весь был увешан работами Тапьеса. И тогда я поняла, что это, в отличие от репродукций, действительно великие вещи, что они производят огромное впечатление, что с ними безусловно нужно работать живьем. В репродукциях это совершенно не смотрится.

Такой пересмотр ценностей у искусствоведов происходит постоянно. Поэтому постоянно нужно быть на ногах, ходить в музеи, путешествовать и всё еще раз про себя сравнивать с тем, что ты уже знаешь. Горизонт начитанности или знаточества расширяется, и чем больше ты видишь, тем менее ты начинаешь относиться к тому или иному искусству с точки зрения каких-то клише из книг. Одно дело — юношеское «О боже мой, модерн!», а другое дело — когда ты этот модерн посмотрел по всему свету, и ты уже понимаешь, что не «О боже мой», а «Ну окей». Модерн — это интересно, но в сравнении с предыдущими стилями  он не настолько оригинален, как нам его преподносят. Этот контекст дает немножко другое понимание тех арт-объектов, тех произведений, которые ты смотришь.

Екатерина: В Москве у Вас  есть любимые музеи?

Алёна: Для меня был и остается своеобразным камертоном ГМИИ им. Пушкина, в который я не знаю со скольких лет ходила. Я помню даже эту картину, когда со мной ходил папа. Он уставал и плюхался на какую-нибудь лавочку, а я бегала через все залы, смотрела все картины. Потом прибегала к нему и забирала в следующий зал или на следующий этаж.

Но одно дело — бурное восхищение и супервлюбленность, первое впечатление от музеев и привычных нам вещей типа шишкинских медведей, которых писал не он на самом деле. Или «Демона» Врубеля. И так далее. Потом, когда у тебя уже есть мировая наглядка искусства живьем, ты понимаешь, что эти музеи не настолько богаты, как казались тебе раньше.

Я люблю ходить в Пушкинский музей, в Третьяковку, в Гараж. Причем в Бахметевский гараж мне нравился гораздо больше, чем то, что есть сейчас. Просто потому, что выставки тогда были круче и интереснее в те прекрасные годы, когда он существовал в гараже Мельникова, чем в нынешнем издании, перестроенным Ремом Колхасом в Парке Горького. Интересно приходить в музеи на какие-то временные экспозиции, а не на основную коллекцию. Это разные вещи.

Как человек, который занимается модерном, который вырос на модерне, я безусловно люблю музей-квартиру Горького, который на самом деле особняк Рябушинских. Это прекрасное атмосферное место, хорошо сохранившееся.

Я бы сказала, что у меня есть не только любимые музеи в Москве, но и какие-то музеи-знакомцы, в которые приятно всегда возвращаться. Здесь тоже самый обычный набор. Надо брать все мировые столицы и смотреть их коллекции. Мне больше нравятся Лувр и Прадо вместе с музейным островом в Берлине, нежели, например, Британский музей. Тейт, Тейт Модерн, Национальная галерея на меня производят гораздо меньшее впечатление, чем какие-то европейские примеры. Но это уже немножко другая история.

Наверное, я еще должна сказать о каких-то московских институциях современного искусства. Мне больше всего нравятся вернисажи, тусовки, вообще принцип демократизма и сама культурная политика у Мультимедиа Арт-музея и, конечно же, сама Ольга Свиблова.  Это вообще прекрасный образец женщины-куратора как идеала. Она прекрасно выглядит, делает «правильные» выставки-хиты, привозит «правильные» имена, успешно  руководит арт-процессом, очень по-человечески относится к зрителю и многое-многое другое. Хотя после зарубежа московский набор коллекций и выставок современного искусства заставляет немного скучать.

ИСТОЧНИК: https://paintingrussia.com