Иван Суриков, самый популярный в советское время народный поэт, самый читаемый, чьи стихи легко запоминаются и их учат, начиная с детского сада. Но попроси кого-нибудь рассказать о жизни поэта, в ответ будет, скорее всего, молчание. Хорошо если не спутают Ивана Сурикова с Василием Суриковым.
В русской поэзии есть поэтические триады, например, дворянско-аристократическая «Пушкин–Дельвиг–Баратынский», и противоположная ей, народная «Кольцов-Никитин–Суриков». Их объединяет, пожалуй, одно: все они не дожили до сорока. Исключение - только Баратынский, переживший сорокалетий рубеж всего на четыре года.
Трагическая смерть Кольцова, Сурикова и Никитина, конечно, отличалась от кончины поэтов первой тройки: они умерли от невыносимых условий жизни, от бедности и болезней, а не от травли литературными критиками и иже с ними. Мне трудно сказать, кто из поэтов двух триад ближе: первой или второй.
Они, конечно, очень разные, но все-таки когда слушаю песни, написанные на стихи народных поэтов, душа отзывается больше. Наверное, потому что воспитана я больше на русской народной песне, чем на русском романсе. Любовь к нему пришла позднее.
Здесь к месту будет вспомнить добрые слова, сказанные А.М.Горьким в статье «О писателях-самоучках», в которой приводит высказывание американца Вильяма Джемса, философа и человека, знавшего русскую литературу. Но он с удивлением спрашивает:
«Правда ли, что в России есть поэты, вышедшие непосредственно из народа, сложившиеся вне влияния школы? Это явление непонятно мне. Как может возникнуть стремление писать стихи у человека столь низкой культурной среды, живущего под давлением таких невыносимых социальных и политических условий? Я понимаю в России анархиста, даже разбойника, но — лирический поэт-крестьянин — это для меня загадка».
Иван Захарович Суриков был лучшим среди поэтов-самоучек, его лидерства никто из них никогда не оспаривал, хотя и у других были очень хорошие стихи, ставшие романсами. Назовем только два «Не брани меня...» Разорёнова или «Очаровательные глазки» Кондратьева.
Суриков тоже автор многих стихов, ставших народными песнями. Романсов, правда, у него почти нет. Да это и не случайно, т.к. Иван Захарович опирался на русский фольклор и лучшие его стихи, ставшие народными песнями, это переделанный и выправленный фольклор.
К таким стихам, ставших всенародно любимыми, относятся известные и любимые всеми «Степь да степь...» и «Рябина». Без них редко когда обходится русское застолье. Здесь он был последователем Н.Г.Цыганова, бравшего за основу уже существующие народные песни и развивал уже существующий сюжет, стилизуя свои строчки под народные.
В основе стихов «Степь да степь » тоже лежит народная песня, но поэт развил сюжет, существующего фольклорного варианта и в них появилась тайна, превратившая песню в трагическую и недосказанную балладу.
История смерти ямщика рассказана словами его товарища, которому он нанес какую-то смертельную обиду. Возможно, отбил его невесту, которая не так давно стала женой ямщика. Теперь ямщик просит передать жене, что в степи его ждет смерть.
В этот смертный час, он делает товарища-соперника своим душеприказчиком, через которого дает завещание: коней – отцу, поклон – матери, молодой жене – обручальное кольцо и наказ: не горевать, а выйти замуж за того, кого любит ее сердце. Может быть, имея в виду свидетеля его смерти. Отпевает ямщика снежная вьюга…
Так и остается неразгаданным, в чем же каялся ямщик перед товарищем, почему именно с ним он оказался в пути, почему он ждал смерти и почему просит похоронить его в степи, а не отвезти домой, что было бы естественным. И невольно закрадывается мысль о коварном убийстве, совершенном рассказчиком… Песня поется с сокращениями, а вот – полный авторский текст:
В степи*
Кони мчат-несут, степь всё вдаль бежит;
Вьюга снежная на степи гудит.
Снег да снег кругом; сердце грусть берет;
Про моздокскую степь ямщик поет…
Как простор степной широко-велик;
Как в степи глухой умирал ямщик;
Как в последний свой передсмертный час
Он товарищу отдавал приказ:
«Вижу, смерть меня здесь, в степи, сразит,—
Не попомни, друг, злых моих обид.
злых моих обид, да и глупостей,
Неразумных слов, прежней грубости.
Схорони меня здесь, в степи глухой;
Вороных коней отведи домой.
Отведи домой, сдай их батюшке:
Отнеси поклон старой матушке.
Молодой жене ты скажи, друг мой,
Чтоб меня она не ждала домой…
Кстати ей еще не забудь сказать:
Тяжело вдовой мне ее кидать!
Передай словцо ей прощальное
И отдай кольцо обручальное.
Пусть о мне она не печалится;
С тем, кто по сердцу, обвенчается!»
Замолчал ямщик, слеза катится…
А в степи глухой вьюга плачется.
Голосит она, в степи стон стоит,
Та же песня в ней Ямщика звучит:
«Как простор степной Широко-велик;
Как в степи глухой Умирал ямщик».
Песню Суриков переделывал дважды. Первый раз он написал ее в 28 лет, в 36 - ее отредактировал. Кто знает, может быть, он говорил и о своей смерти, последовавшей всего через три года. Вторая известная народная песня, положенная на стихи Ивана Сурикова, «Рябина».
Она является парафразом песни А.Ф.Мерзлякова, рассказывающей об одиноком дубе, о несчастной любви, о тоске по родине и о безнадежности. Позднее на мотив песни Мерзлякова И.И.Шишкин написал одноименную картину в память о рано умершей молодой жене, с которой прожил всего один год.
Когда Суриков написал эту песню, ему было всего двадцать три года. Жизнь складывалась тяжело, хотя с поэзией обстояло всё неплохо: он встретил покровителя Алексея Плещеева, который помог с публикацией стихов поэта-самоучки.
Она сделала начинающего поэта известным, но жизнь его не поменялась: бедность, смерть матери, разлад с отцом, тяжелая работа, запои, попытка самоубийства, болезнь... Поэзия была единственной отрадой и отдушиной талантливого русского самородка Ивана Сурикова, скончавшегося в 39 лет от чахотки.
"Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
А через дорогу,
За рекой широкой,
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
«Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться,
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Тонкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась»
Это интересно
+25
|
|||
Последние откомментированные темы: