Какого цвета твоя любовь?

— Какого цвета твоя любовь ко мне?
— Что?
— Я спрашиваю, какого цвета твоя любовь ко мне?
— Я не понял вопрос.
— Ну, хорошо. Тогда спроси у меня какого цвета моя любовь к тебе.

Он потянулся, зевнул и на выдохе еле разборчиво спросил:
— Ну, и какого же?..
— Зелёного!
Он перестал зевать и пристально посмотрел на меня.

— Зелёного, — повторила я.
— А почему не красного? — спросил он с улыбкой.
— Потому что красный — это пожар, это огонь, пламя — назови, как хочешь.
— Но ведь именно красный и ассоциируется у всех с любовью!
— Не у всех, а только у тех, кто «горит»!
— А ты, значит, не «горишь»?
— Нет.
— Спасибо. Приятно в начале дня узнать, что она, видите ли, тобой не горит.

— А разве это плохо? Во мне горит костёр. Сначала он горит очень сильно, потому что ты сделал всё правильно, как по писаному. Ты до меня уже не раз «разводил костры» и поэтому ты знаешь технологию. Сначала ты нашёл удобное для этого место, потом собрал поблизости сухих веток — избитых комплиментов и знаков внимания, правильно их выстроил. Этого вполне достаточно, чтобы разжечь огонь. Затем ты подбрасываешь туда дрова потолще, потом бросаешь полено. Пока ты собирал «дрова», которые будут гореть в моём «костре», ты устал. Костёр горит ярко, тебе тепло и ты доволен. Но вот он начинает затухать. Поблизости ничего нет, что можно было бы подбросить, а бежать куда-то уже нет сил. Можно продлить удовольствие — снять с себя одежду и принести её в жертву языкатому чудовищу, но пройдёт немного времени и она тоже перегорит — но теперь ты не сможешь даже никуда уйти, ты связан по рукам и ногам. А костёр всё равно потух.
Вот и получается, что такая любовь из красного цвета очень быстро превращается в серый — как костёр в дым. А серый цвет — он же никакой для любви.

— Так, так, так, — сказал он. Затем повернулся набок, подпёр голову ладонью, а локтём вгрузнул в подушку. Сонливость его прошла, он улыбнулся:
— Интересно, а жёлтый?
— О жёлтом вообще не хочу говорить — какой-то предательский цвет. Привлекает внимание, ты на него смотришь-смотришь, а потом всё вокруг кажется жёлтым! Да и вообще, глаза от него болят.
— Ну, хорошо, это понятно. Черный тоже понятно — это не цвет любви.
— Нет, подожди. Любовь бывает всех цветов! Любовь сама по себе — радуга! Каждый раз поворачивается к человеку новым оттенком.
— Ну, не чёрным же! — вступил он со мной в спор.
— А почему нет?! Разве не бывает такого, что любовь делает человека злее, замкнутее, он становится агрессивным. И это мы говорим не о неразделённой любви — только о взаимной! Речь идёт о том, как люди влияют друг на друга, это как смешивание красок. Ты — белая краска, я — чёрная, какая из них «сильнее»?
— Чёрная, конечно!

— Почему это «конечно»?! Сильнее та, которой больше. Но даже если их смешать в равной пропорции, то «чистого» цвета уже всё равно не будет — чисто-чёрного или чисто-белого, вот так и люди. Кто-то один «заливает» другого своим цветом, потому что его у него в избытке, а тот либо принимает не сопротивляясь, навязываемый оттенок, забывая при этом о своём, либо вступает в борьбу за «сочетание» цветов. Но чем бы не закончилась эта борьба — «чистого» цвета не останется ни у первого, ни у второго! Краски уже смешаны. Он смотрел на меня очень внимательно.

— Фиолетовый, — словно вынося приговор, сказал он.
— Фиолетовый, — поморщилась я, — нет. Моя любовь к тебе не может быть фиолетовой, во-первых, я не люблю этот цвет, а во-вторых, нет, на этом и остановимся.
— Голубой, синий, — не унимался он.
— Ничего не могу с собой поделать, голубой для меня — это небо! Небо — это птицы, птицы — крылья, крылья — мечта! Ну, а мечта — это молодость. Значит, голубой цвет более присущ молодой любви, любви в раннем возрасте, когда ты прибываешь в эйфории, превозносишь партнёра, идеализируешь что ли. Синий для меня — это цвет всепрощения. Ну, вот не знаю, если ты всё прощаешь человеку — это синий.
— Зелёный, — мягко сказал он.
— Зелёный, — повторила я и глубоко вздохнула.

В комнате повисла тишина. Он не сводил с меня глаз. Я почувствовала как ему не терпится поторопить меня, но сказать сейчас одно ненужное нервозное слово — значит переломать все кисти тогда, когда картина ещё не закончена. Понимала это я, знал это и он, терпеливо выжидая моих пояснений, но я не торопилась.

— Каждое утро мы просыпаемся в одной постели, — наконец начала я, — я вижу в окне утренний свет и вижу тебя. Начало нового дня. Зарождение чего-то нового — это зелёный цвет. Каждое утро начинается по-разному: то меня будят золотые лучи солнца, пробиваясь сквозь плотные шторы, то я просыпаюсь от шуршания серого дождя. Зимой я вижу в окне белый снег, летом — зелёные листья. За окном картина меняется, а в нашей спальне — нет, каждое моё утро начинается с тебя. Значит, новый день — это Ты. Это зелёный.

Я кормлю тебя завтраком и неизменно ставлю перед тобой чашку зелёного чая. Я знаю, какой именно зелёный чай ты пьёшь, и каждый раз, встречаясь с такой пачкой на полке в магазине, я всегда забираю одних с собой, даже если дома таких уже две. Зачем? Потому что не хочу оставлять твой чай, а значит Тебя, кому-то другому. И это зелёный.
Я знаю — ты не любишь моё зелёное платье, тебе кажется, что оно «слишком короткое». Именно поэтому мне хочется надевать его чаще, но не для того, чтобы подразнить тебя, а для того, чтобы не расставаться с тобой целый день, пусть даже мысленно. Это тоже — зелёный.

Бывает, мы не понимаем друг друга, и даже ссоримся. Зная мою вспыльчивость, ты первым делаешь шаг навстречу. В этой ситуации, ты всегда придерживаешься синего цвета — ты меня прощаешь, в то время как меня «захлёстывает» едкий жёлтый. Но ты подходишь со спины, обнимаешь, утыкаешься лицом в мою шею, и краски смешиваются. А знаешь, что будет, если смешать две акварельные краски: синюю и жёлтую?

Впервые я повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он был очень внимателен. В ответ на мой вопрос он едва заметно качнул головой.

— Получится зелёный цвет, — ответила я, не сводя с него глаз. Мы смотрели друг на друга, но я сдалась первой и отвела взгляд. Он продолжал смотреть на меня. Я глянула в окно — уже совсем рассвело.