Рассылка закрыта
При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Все, что может быть интересно современной женщине от MyJane" на которую и рекомендуем вам подписаться.
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
ПОДРУГА - женский журнал
| Информационный Канал Subscribe.Ru |
Сегодня в номере:
- Здоровье
- Не делайте культа из еды
О правильном питании написано и сказано очень много. Основные положения теории правильного питания.
(30 мая)
- Красота
- Фарфоровое личико
Грянувший в Европе бум на фарфоровую, как у японок, кожу докатился наконец и до нас. Но если вы думаете, что чистая, нежная, гладкая и как бы светящаяся изнутри кожа это исключительно плод усилий врачей-косметологов, то глубоко заблуждаетесь. У женщины такой цвет кожи, какой она заслуживает. По утверждениям специалистов, возраст влияет только на упругость кожи, но никак не на ее цвет
Как обрести модный оттенок кожи
(30 мая)
- Это - жизнь
- Замуж? После 30!
Комплексы - великая движущая сила. К этому выводу я пришла совсем недавно. Судите сами: комплекс недовольства своей внешностью побуждает массу женщин покупать косметику атаковать салоны красоты и клиники пластической хирургии. Несомненно, "индустрия красоты" обязана своим существованием комплексу "гадкого утенка".
А сколько мужчин, даже отдаленно не напоминающих Аполлона Бельведерского, благополучно устроили свою семейную жизнь, благодаря женскому комплексу "старой девы"? Об этом страшно даже подумать. Надо признать, что вышеназванный комплекс - прерогатива славянских женщин. Это не голословное утверждение.
(30 мая)
Шоу продолжается
(Продолжение)
Август выдался жарким. В такую погоду "белые люди" лежат на пляже и потягивают пиво. Глеб тоже не прочь был податься на пляж с какой-нибудь симпатичной девицей. Но вместо этого он уже час грузил ящики с яблоками.
Он давно не озирался по сторонам, опасаясь, что кто-то из старых знакомых увидит его. За те полгода, что он провел в родном городе, ему стало ясно, что никому нет никакого дела до обстоятельств других. Каждый выживает в одиночку
За десять лет Глебова отсутствия в городе вроде бы ничего не переменилось, только обветшали здания да центральная часть приобрела поддельный блеск.
Утром, проснувшись от духоты, Глеб с тоской вспомнил вчерашнюю пьянку и отметил ставшее привычным желание хлебнуть чего-нибудь - если не пивка, то кисленького сухого. "Я спиваюсь..." - подумал он, как о постороннем, но страха не ощутил, только скуку. Его старики практически весь год жили на даче, и некому было навести порядок в захламленной квартире. Глеб забрел на кухню, посмотрел, не осталось ли чего от вчерашнего, но бутылки были пустыми. Потом глянул на себя в зеркало. "Хорош", - пробормотал он, обозревая отечные мешки под глазами и трехдневную щетину Бриться не хотелось, вообще не хотелось ничего. Это состояние продолжалось у него вот уже года два. Собственно, с тех пор, как он понял, что все его театральные планы несостоятельны.
Десять лет назад Глеб благополучно поступил на курс к Старику. Все годы обучения ходил у него в любимчиках, знал, что тот поможет пристроиться в театре, в крайнем случае, оставит у себя в институте. Были уже и кое-какие договоренности, и замыслы. Но на пятом курсе Глеб вдрызг разругался со Стариком, и они перестали разговаривать,
Глеба в тот момент это мало волновало, он уже поставил нашумевший спектакль в молодежном театре, о премьере говорила вся Москва. Тогда же он развелся с первой женой, женился на сумасшедшей красоты мулатке-француженке и махнул к ней. Прожили они вместе месяца два, а потом страсть красавицы иссякла, и Глеб остался в Париже полулегально, зарабатывал деньги с уличными актерами, и ему казалось, что он все еще собирает опыт и впечатления для будущих спектаклей...
Когда Глеб вернулся в Москву Старик уже умер. Никого другого, кто бы составил ему протекцию, у Глеба не было. Правда, была масса знакомых в театральной среде. Каждую секунду здесь возникали гениальные проекты и с той же скоростью гасли за отсутствием денег. Глеб привык тусоваться по фуршетам и презентациям. С компанией таких же, как и он сам, прилипал-неудачников он был всюду и видел всех, но сам ничего не значил. Никто уже не помнил о его единственной московской постановке. Полгода назад его первая жена, на подмосковной даче которой он жил по старой дружбе, объявила, что дачу продает. Глеб поехал к родителям на время и застрял в родном городе, кажется, насовсем. Работать было негде, и он стал подрабатывать грузчиком.
Очередной ящик вдруг выскользнул у него из рук и упал. Распрямляясь, Глеб поднял глаза и обнаружил женщину. Она стояла рядом с машиной темно-синего цвета и внимательно смотрела на Глеба.
Женщина была из той породы, что всегда нравились Глебу. Высокая, гибкая, в простом легком платье, с небрежно сколотыми в низкий узел волосами. Она стояла, чуть откинувшись назад, одна нога была повернута носком внутрь... С треугольного кошачьего лица смотрели светлые глаза, смотрели на Глеба. Но он все еще не узнавал. Тогда она сказала низким певучим голосом: "Глеб, ты что - совсем забыл старых знакомых?" И он растерянно произнес; "Лиза..." Лиза засмеялась: "Мне кто-то из ребят сказал, что ты в городе, а я не поверила..." Но он почему-то понял, что она уже знает о нем все и специально приехала сюда на него посмотреть. "Смотри, смотри..." - про себя пробурчал Глеб. Злоба просто душила его. С ней все было понятно: содержанка или, в лучшем случае, жена богатенького деятеля новой формации. И теперь ей потребовался Глеб, чтобы подчеркнуть свои достижения на постельной ниве...
А Лиза, вроде бы не замечая Глебового плохого настроения, что-то выговаривала. Почти пела своим красивым голосом. Ага, она приглашала его вечером встретиться где-нибудь, посидеть, вспомнить прошлое. Глеб согласился, решив про себя, что он еще покажет ей, чего стоит, но в глубине души понимая, что его одолевает желание увидеть ее еще.
Вечером он долго и придирчиво разглядывал себя в зеркало. Отеки под глазами сошли, но вообще фейс был изрядно потрепанным. Глеб попробовал оценить себя глазами режиссера, подбирающего актера на роль. И решил, что еще вполне годится на героя-любовника, этакого демонического любимца нимфеток. А вот зрелая женщина непременно разглядит не такое уж "золотое клеймо неудачи" на его тридцатипятилетнем челе. "Да, дважды в день глядеться в зеркало - это уже слишком", - решил Глеб и быстро оделся в те шмотки, что привез еще из Франции. Вещи были настолько добротны, что и теперь выглядели прилично. Еще он достал оставленный для квартплаты стольник, прекрасно понимая, что этих жалких денег на приличный ужин не хватит... "А может, она - феминистка, и на американский манер платить за себя не позволит..." - понадеялся Глеб.
Лиза выбрала для встречи не слишком дорогой, но приличный ресторанчик, где в закрытом дворике под кронами старых лип можно было спокойно поговорить. Она уже ждала Глеба, сидя за столиком. Он отметил, что для подружки нового русского выглядит она слишком утонченно. Простое пепельно-серебристое платье, нитка жемчуга, волосы собраны в высокую, намеренно небрежную прическу.
Заказали ужин, вино. И Глеб насторожился в ожидании первых Лизиных шагов. Вот сейчас она даст понять, кто есть кто на этом празднике жизни. Лиза и впрямь начала разговор: "Ты думаешь, что я содержанка? Неправильно думаешь. У меня фирма. Филиал крупного косметического объединения". Глеб укорил себя за ошибку. Действительно, эта манера держаться, этот прикид не соответствовали бы низкому социальному статусу. Оба закурили и начали лениво перекидываться словами.
"Итак, гений современной режиссуры соблаговолил заглянуть в наш тихий утолок, понюхать дым отечества... Чем же не подошел парижский смог?" Глеб усмехнулся: "Ты рада, что у меня все не слишком хорошо?" - "Напротив. Я огорчена. Добивалась всего в поте лица, чтобы оказаться вровень с тобой... А стараться и не нужно было. Стояла бы себе спокойно на базаре рядом с Танькой и барахлом торговала".
Впервые Глебу дали понять, что он из себя теперь представляет. И неожиданно для себя он не встал, не вышел вон, а продолжил неприятный разговор: "Жаль, что разочаровал тебя... Ты хотела увидеть светило, чтобы можно было ткнуть пальцем и заявить: вот мое увлечение молодости". - "Это было не увлечение. Это была любовь".
И они замолчали надолго. В сумерках, среди еще летнего тепла и едва уловимого холодка сентября в кронах деревьев. Лиза хотела бы бросить ему в лицо горькие слова о годах нищеты и труда, слова о том, как черств был ее кусок хлеба. Как болели и трескались руки после мытья подъездов, как капризны были избалованные дети, которых она нянчила. Лиза выбирала семьи с пользой для себя, не тех, что больше платили, а тех, кто мог ей помочь продвинуться в жизни. Одна молодая пара устроила ее на курсы бухгалтеров от своей фирмы. Еще одна женщина занималась с ней английским: три часа с ребенком стоили одного часа занятий,
Мать сливалась. Ее сожители становились все страшнее и наглее. Лиза рискнула договориться с участковым, и под их совместным давлением мать подписала документы на продаже квартиры в хорошем районе. Лиза купила такую же "девушку" на окраине и разницей в деньгах оплатила свое обучение в институте менеджмента. Потом была маленькая фирма, повышение и надежный заработок. Но Лиза снова рискнула и ушла на смешную должность секретаря-референта в государственную структуру, чтобы покинуть ее через два года, будучи знакомой со всеми чиновниками среднего звена. Потом три года труда в частной фирме - хозяева объединения дали ей возможность стать совладелицей дочерней фирмы. Цена всего этого была незаметной для окружающих: невозможность расслабиться ни на секунду И одиночество. Ни друзей, ни врагов - только партнеры и приятели. И все эти годы в душе жило предчувствие встречи, когда Глеб оценит ее, наконец, и осознает, от чего отказался. Пару лет назад она окольными путями узнала о его жизни, узнала, что он в Париже, что с театром не сложилось, и ей разонравилась ее жизнь. Она ощутила острое разочарование. У него, у Глеба, было все, в чем ей судьба отказала: талант, добрые родители, книги, друзья... А он швырнул все на ветер, и ее мечта потеряла смысл. С того самого момента, как незримый тяжелый занавес рухнул перед ней, она знала, что вернется в это залитое огнями пространство победительницей, хозяйкой. Но тот, для кого все эти десять лет велась изнурительная, расчетливая игра, ушел со своей сцены. Время торжествовать, но в Лизе не было торжества. Только жалость и недоумение. И после тяжкого, но понятного для обоих молчания, она спросила: "Почему?" "Почему со мной так вышло?" вздохнул он устало. Глеб мог солгать этой красивой женщине, которую он вспоминал иногда. Вспоминал с неясной тоской и сожалением, словно упущенную мысль или оставленный на потом праздник, который уже не случился. Да, он мог солгать, надеть привычную маску пофигиста, который по собственному желанию выбрал свободную и ленивую жизнь человека, не обремененного делом. Но ему надоело лгать себе и другим. Он знал наверняка, что ей действительно хочется знать о нем правду, и Глеб ответил честно.
"Почему ничего у меня не вышло? Пороху не хватило, Лиза, воли. Мне ведь все шло в руки само, играючи. Я даже к экзаменам в своих институтах никогда не готовился. Знал, что повезет и вытащу билет, который знаю. А когда сорвалось раз, другой, я обозлился. Ах, не хотите меня, гениального, так пошли вы к черту! Мне все казалось, что они спохватятся, опомнятся, прибегут. Попросят меня: сделайте, поставьте пьеску. А никто не бежал и не просил. Да и время - оно так быстро летит. Сперва ты все еще мальчик, подающий надежды, а потом - раз - и ты безнадежный неудачник... А ты, Лиза? Расскажи о себе! Почему ты не пошла в театральный?" "Бог с тобой, какая я актриса, только на одну роль..." И они вновь замолчали, но уже теплее и проще, словно какая-то ниточка восстановилась и протянулась от одного к другому.
Потом еще долго сидели в ночном дворике, в круге мягкого света лампы, и говорили о последних фильмах, книгах. Лиза рассказывала Глебу про ребят из студии. Сказала, что Валерка нелепо погиб еще в начале девяностых. А Эллу Львовну она навещает иногда. Однажды, в особо тяжелые времена Лиза жила у нее с месяц. Когда Лиза расплачивалась за ужин, Глеб отвел глаза и промолчал. Потом они, оставив Лизину машину на стоянке, пошли бродить по центру города. В одном из полутемных переулков Глеб не выдержал и сделал то, чего ему невыносимо хотелось с первой минуты встречи. Он крепко, почти мучительно прижал Лизу к себе и всем телом ощутил ее худобу, гибкость и нежность. Так, обнявшись, они постояли несколько определяющих все их будущее минут, пока Лиза осторожно не высвободилась и не потянула Глеба за руку: "Пойдем". И они поехали к Глебу.
Некоторые вещи и книги в комнате Глеба были знакомы Лизе по давним дням. Она помнила и этот томик Ходасевича, и этот клетчатый плед на диване. У нее не было вещей, знакомых с детства, несущих память о прошлой жизни, и теперь она испытала томительное чувство возвращения в себя прежнюю. На какое-то время она стала нескладной девчонкой, обожающей и отвергаемой. Но тут же вернувшись в себя теперешнюю, отчетливо поняла, что она сильна и свободна. Лиза положила на полку затрепанный томик и глянула на Глеба, сидящего в кресле. Больше не было в ней восхищения и сладкого ужаса, но чувство, охватившее ее, было не менее сильным. Ровное и теплое, будто теперь он стал ей братом или другом. Она подошла к нему и обняла. Легко, словно и не расставались никогда, они соединились, как две половинки высшего существа в любви и покое. И ночь была темна, горяча и нежна. И слова были просты, а шепоты - жгучи...
На рассвете, когда Лиза вдруг уснула на полуслове, тяжелая тоска, почти ощутимая физически, упала на него. Вглядываясь в ее бледное, даже во сне страстное лицо, он ясно увидел их будущее, подробно и беспощадно. Он увидел много таких ночей в любви и счастье и много дней, для нее заполненных делом, а для него - ожиданием ночи. Он представил себе ее знакомых, которые будут следить за ними с ленивыми, понимающими усмешками и станут спрашивать при случае: чем вы занимаетесь? И он будет отвечать, что режиссер, вообще-то, но как-то пока не складывается, но он поставил спектакль в Москве когда-то, и знает такого-то, и учился с таким-то... И Лиза будет издали тревожно следить за разговором и улыбаться ему ободряюще и устало... Утром Глеб проводил ее сдержанно, почти холодно.
А еще через два дня она появилась у него вновь с дикой идеей. Лиза предложила Глебу выйти к ней на работу одним из директоров. Она сразу назвала сумму оклада. Глеб рассеянно глядя мимо нее, уже почти произнес слова отказа, но вдруг понял, что сможет видеть ее ежедневно, и вместо твердого "нет" у него вырвался вопрос; "Что же я буду там делать, ведь я в твоей работе ничего не смыслю?" - "Ничего, все у тебя получится. Займешься представительскими вопросами. Будешь общаться с нашими партнерами из Франции. Ты говоришь по-французски? В остальном я тебя поднатаскаю". По-французски Глеб говорил прилично. Идея уже не выглядела такой сумасшедшей, и он согласился.
Первые два месяца показались ему кошмаром. Не радовали даже деньги. Офис и его обитатели наводили на Глеба непроходимую тоску. Разговоры о деле казались птичьим щебетом без смысла. Вставать по утрам по звонку будильника было невыносимо. Он что-то тупо набирал в компьютере. Разбирал какие-то договоры и брезгливо разглядывал красивые флаконы и баночки. Сам себе он казался инородным телом в этой плотной среде. Вокруг ходили самоуверенные и деловые юнцы, сновали прелестные барышни и тяжело, но стремительно рассекали пространство мужчины в серых костюмах. Лиза почти ежедневно говорила с ним, давала мелкую и понятную работу, спрашивала совета, предварительно объясняя суть вопроса. Когда он совсем терялся, она смеялась и требовала: "Представь себе, что все это - спектакль... Теперь все проще, правда?" Постепенно в его голове уложились сведения о фирме и партнерах, данные о парфюмерных линиях и рекламных компаниях. В чужих деловых разговорах стал проявляться смысл. Но, видимо, он все же не выдержал бы всей унизительности положения случайного человека, если бы не приезд французских партнеров.
Глеб возил их по филиалам и магазинчикам, переводил Лизины объяснения и все время ловил на себе взгляд немолодой француженки, восторженный и теплый. Наверное, от того, что давно никто не поглядывал на него с такой симпатией, на фуршете он разошелся не на шутку, показывал какие-то смешные сценки из парижской жизни. А потом, уже не совсем трезвый, принялся разглагольствовать о сути запахов. О каком-то театре теней и ароматов. О том, что запахи должны провоцировать... О том, что мир утонул в сладости и требуется шокирующая нота естественной горечи, а девиц для рекламы духов и кремов нужно брать из трущоб. Француженка не прерывала его, более того, спросив разрешения, записывала что-то за ним в блокнотик и кивала головой. Наутро он с отчаянным стыдом вспоминал свое выступление, Лизин тревожный взгляд и радовался, что она не понимает французский. Но уже через неделю из Парижа пришел факс и с ним оформили договор на покупку его авторской идеи для новой рекламной кампании. Подписывая бумаги в Париже, Глеб все еще не верил, что происходящее не идиотская шутка и что его невнятные образы принесли ему эти немаленькие деньги. Лиза радовалась за него, но где-то на дне ее светлых глаз все стоял оттенок вопроса. С той первой ночи Глеб избегал близости, и они виделись лишь на работе.
Через полгода работа стала доставлять Глебу некоторое скучное удовлетворение, люди вокруг обрели глубину и характеры, а у него самого появилась ровная и уверенная манера настаивать на своих оценках и предложениях. Глеб научился без выкрутас и напрасных метаний преодолевать участки мертвой волокиты, свойственной всякому коммерческому предприятию, и искать небольшие островки творчества, которые в их с Лизой деле все-таки имелись. Ему нравилось обсуждать с ней подробности, и он частенько излишне затягивал эти обсуждения без посторонних, чтобы еще и еще смотреть на нее близко, слышать, как она говорит: "Отлично, здорово сочинил".
Родители радовались за него и смотрели умиленно. А "мусенька" иногда спрашивала: "Глебушка, почему Лиза так редко заходит?" Мать, в отличие от папы, прекрасно помнила тот давний роман, и Лизин успех в спектакле, и Глебов с ней скоротечный разрыв. Лиза действительно заходила редко, но была весела и спокойна, охотно болтала с его стариками. А с мамой делилась какими-то своими секретами. Именно ей она сказала то, чего никогда не говорила Глебу: что она очень переживает за свою маму, которую лечили лучшие врачи, кодировали и применяли иглотерапию, но та по-прежнему пьет... Рассказывая это Глебу, "мусенька" смотрела в сторону, словно хотела заговорить о чем-то другом, но так и не решилась.
Глеб не знал, что за ровным Лизиным тоном, за ее веселостью скрывается отчаяние. Дни шли, а Глеб не заговаривал об их отношениях, ничем не намекал на возможность близости. Иногда он смотрел на нее, и ей казалось, что во взгляде его - любовь. Но вновь накатывала рутина дел, встреч и звонков, и все исчезало, словно и не было. Она ругала себя, что в первые дни не прояснила для себя главное и важное: любит ли он ее, не продолжила естественно и просто вести себя, как его женщина. А теперь время было упущено, и Лиза не решалась сделать какой-то шаг.
Лиза видела, как меняется Глеб, становится все увереннее и напористее. Роль, так злившая его вначале, прирастает к нему, делается свойством если не характера, то поведения. И сперва он нравился ей в этой роли, напоминая молодого успешного Глеба времен студии. Но все чаще он вспоминался ей сидящим в кресле, с усталым и помятым лицом, и что-то родное и трогательное в его тогдашнем облике Лиза не могла забыть и терзала себя. Она сама тащила его в свою жизнь, подталкивала, помогала, советовала - и вот начала сожалеть об этом и стыдилась своего сожаления, и не могла отделаться от мысли, что такой он ей нравится меньше... А главное - она не могла понять, почему, ну почему он охладел к ней и даже не пытается хотя бы обнять, прижать к себе, как когда-то в полутемном переулке старого города. И ночами одна в своей красивой и чистой квартирке она боролась с искушением набрать его номер и крикнуть: "Приезжай, ну, пожалуйста, приезжай!"
Прошел год. Снова сентябрь чуть-чуть горчил в воздухе. И в сумерках Лизиной квартиры зазвонил телефон. Это был Глеб. Он хотел к ней приехать. Торопясь, она выбирала платье: не слишком нарядное, чтобы не показаться смешной, и не слишком домашнее, чтобы не быть совсем будничной. Быстро доставала из холодильника какие-то припасы, включила микроволновку... И все думала, что Глеб последнюю неделю какой-то странный, словно обеспокоенный чем-то... И почему-то ей вспомнилось, что последнее время он часто общался с Машкой, ее секретаршей. Заставлял ее правильно ходить, держаться, поворачивать голову... Лиза смотрела на эту смешную муштру с легкой ностальгией и только. Но вот теперь ей вдруг пришла в голову ужасная, невозможная мысль: вдруг Глеб ей сейчас скажет, что влюбился в Машку?.. И Лиза встретила Глеба с горестным лицом и горящими от гнева глазами. Поэтому он сразу спросил: "Что случилось?" И вместо того, чтобы промолчать, отшутиться или задать встречный вопрос, она вдруг разрыдалась так неожиданно и бурно, что Глеб сразу прижал ее к себе, и они оба почувствовали, как сумасшедше колотится его сердце, и уже через минуту эти частые, глухие удары заполнили все пространство комнаты.
Разговаривать они начали лишь через несколько часов. Огонек его сигареты иногда короткой вспышкой высвечивал Лизины блестевшие в темноте глаза и изгиб руки, привольно закинутой за голову... "Что произошло с тобой?" - спросила она. "Я ухожу с фирмы". Лиза ахнула. Ей показалось, что предчувствие сбылось, и все, что только что произошло, было лишь нежным прощанием. А Глеб, не замечая ее оторопи, уже рассказывал ей что-то. И только через несколько минут до нее дошло, что он спрашивает:
"Но ты не оставишь меня? Ты будешь со мной? Ты меня простила?" "Простила? За что?" "За то, что я тогда с тобой сделал". 'Ты глупый мужчина, Глеб. Я всегда была тебе благодарна за то, что ты сделал со мной..." Глеб подумал, что никогда ничего не понимал в ней и снова упал в нежность и желание. "Почему ты так долго не шел ко мне? Зачем весь этот год мы не были вместе?" "Я не мог, Лиза... Мне казалось, что так будет лучше, правильнее..." "А теперь почему?" "Ты разве не слышала? Я все уже рассказал тебе!" И он заново принялся говорить о том, что он уже был в их драмтеатре и договорился ставить у них пьесу. Лиза ужаснулась: "Да у них же денег нет!" Глеб засмеялся: "Ты - капиталистка, Лизка! Но я уже придумал кое-что. Денег мы с ними заработаем. Главное - будь со мной, люби меня..." Лиза смотрела на балконную дверь. Штора чуть колыхалась от ветерка, а ей казалось, что это - занавес, который вот-вот подымется, а за ним...
Наталья Никишина, (с)Натали
http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ruОтписаться
Убрать рекламу- Не делайте культа из еды
| В избранное | ||
