ПОДРУГА - женский журнал

Жизнь замечательных людей

Мария Миронова и Мария Голубкина "Мы - не сестры"
Их часто путают. Обеих зовут Мариями, обе- актрисы, почти ровестницы, и даже в их внешности есть что-то общее. К тому же, обе - дочери Андрея Миронова: Мария Миронова родилась в Законном Браке с Екатериной Градовой - знаменитой радисткой Кэт из "Семнадцати мгновений весны"; Мария Голубкина была удочерена после того, как Миронов женился на Ларисе Голубкиной, актрисе, сыгравшей главную роль в "Гусарской балладе". Маши не дружили в детстве и признали друг друга став уже взрослыми. Даже сыграли в одном фильме "Свадьба". Сейчас маша миронова и Маша Голубкина - восходящие звезды российского кинематографа.
(23 мая)

Здоровье

Вредно - не мечтать...
Что такое мечта: синица в руке или журавль в небе? Нужно ли мечтать о несбыточном? А если мечта все-таки сбылась, то мечта ли это?.. С нами беседует психолог Валерия Михайлова.
(23 мая)

Это - жизнь

Дождик, Ромка и Школьный выпускной...
А Олеся их не слышала, она видела его спину и вспомнила, как он просил ей помочь с рефератом по химии , у них были одинаковые темы; как она переживала за него на экзаменах; как перед английским он съел гвоздику и как они смеялись вместе над этим. Она ждала, когда он наконец повернется к ней, но широкая Ромкина спина была неподвижна.
(23 мая)

Шоу продолжается

Белая Моль... Так Глеб называл про себя эту девицу. Имя бесцветной личности он запомнить не мог, впрочем, как и имена других ребят. Поэтому всем дал прозвища. Два бойких пэтэушника именовались им Гог и Магог, а красивая барышня с претензией на светскость носила подпольную кличку Прима.

Первоначальный ужас при виде этих, с позволения сказать, артистов, сменился тяжелым вздохом: надо работать с кем Бог послал...

Бог послал ему, начинающему режиссеру самодеятельной театральной студии, четырнадцать человек участников. Что, по меркам умирающей художественной самодеятельности, было просто рекордом. Двое из них (философствующий слесарь-сантехник Валера и милая, смешная дама Элла Львовна) остались от состава народного театра прошлых лет. Пережившие десятка два режиссеров, они скептически воспринимали все новации Глеба и на каждой репетиции вспоминали некую Марию Александровну, которая руководила театромлет тридцать и ставила мощные, как они выражались, классические пьесы,

Чтобы немного разогреть ребят перед основной работой и присмотреться к тому, кто что может, Глеб сперва начал делать сценическую композицию по стихам Гарсиа Лорки. Ничего хорошего он не обнаружил. Все были одинаково зажаты, закомплексованы, а Элла Львовна и Валера читали, используя заматеревшие штампы времен расцвета Малого театра.

Но особенно плохо работала Белая Моль. Скованная, тихо шипящая что-то на одних связках... А как она была одета! Еще при первой встрече с составом коллектива Глеб обалдел от малиновой кофты с люрексом, в которой утопало ее вроде бы худое тело. Стоптанные туфли, сползающие колготки. И эти бесцветные, слишком светлые глаза. В таких же бесцветных волосах красовалась красная заколка. "И с этим составом я собираюсь ставить "Пигмалиона"!" - ужасался своему мужеству Глеб.

На эту работу в районном доме культуры он согласился, чтобы не бездельничать год до того, как он уедет в Москву на курс к Старику. Глеб только что окончил режиссерско-театральное отделение Института культуры и собирался учиться еще. На сей раз в самом, по его мнению, лучшем профессиональном театральном вузе. Но он хотел учиться только у Старика. А тот набирал новый курс лишь через год.

Глеб уже знал, что Старик возьмет его. Он съездил в Москву и показал мэтру кое-что из наработанного. Седой, похожий на льва мастер рычал, бранился, но, кажется, был доволен. Оставалось перекантоваться год в ожидании невероятной, ослепительно прекрасной жизни в столице.

Ему повезло; предки нашли для него отдельное жилье. Его родители были предметом зависти многочисленных Глебовых друзей. Они были молодые и прогрессивные, что выражалось в неприставании к сыну по пустякам, отсутствии диктата и в разрешении полуночных сборищ. Да и к театру они относились восторженно.

Его "мусенька", как он звал мать, училась некогда в Гнесинке по классу скрипки, но бросила из-за любви к папе. А папа, умный технарь, читатель и почитатель Стругацких, вообще ко всему относился улыбчиво и дружелюбно.

Глеб еще до института отслужил в армии без особых ужасов и любил вспоминать свою службу в диких, далеких местах. Поэтому на курсе, где большая часть ребят была после десятилетки, его не просто уважали, а смотрели в рот. К тому же, всем было ясно, что его талант вне конкуренции.

Дипломный спектакль по старой арбузовской пьесе только подтвердил его режиссерскую и актерскую состоятельность. И руководитель курса, которая некогда училась у самого Завадского, твердо сказала: "Глебушка, езжай в Москву. Здесь тебе делать нечего". Да он и сам понимал, что в городе, где всего два театра (один, еле дышащий, драматический, а другой - кукольный), у него никаких перспектив.

Но год можно было подождать, а заодно посмотреть, сможет ли он, Глеб Устинов, справиться с таким материалом, как пэтэушники, старшеклассники и прочие случайные люди вроде этой неповоротливой и туповатой Белой Моли.

Белую Моль звали Лизой. Она смотрела на Глеба, не отрываясь, и даже приоткрывала рот. Он напоминал ей всех киногероев сразу. Высокий, русоволосый, с синими глазами и ослепительной улыбкой, знающий сотни стихов наизусть, произносящий неведомые красивые имена...

Особенно пристально она глядела на его руки, сильные, но изящные, с длинными пальцами, и даже заметила, что ногти у него овальные, выпуклые. Переводя взгляд на свои пальцы, Лиза только морщилась брезгливо: обгрызенные ногти, заусенцы... Иногда она представляла, как целует его удивительные руки, и тогда краска неровными пятнами заливала ее бледное лицо,

В студию Лиза притащилась следом за подружкой, за которой она вообще таскалась по пятам всегда и везде, еще со школы. Теперь подружка решила стать актрисой и для начала записалась в этот кружок. А Лиза, которая училась в техническом училище на маляра, тоже пошла с ней. И обнаружила мир, который всецело отличался от того, что окружало Лизу в училище и дома.

Так уж вышло, что, кроме текстов модных песенок и хрестоматийных стихов из школьной программы, она поэзию не читала. В их доме, в серванте, валялись всего две книжки: "Записки следователя", выпущенные в сороковые годы, и медицинский справочник.

Мама Лизы, поворовывая в овощном магазине, где работала продавцом, находилась постоянно на тонкой грани между бытовым пьянством и алкоголизмом. В квартире вечно проживал кто-то из ее временных мужей. Случались драки. И Лиза часто ночевала у подруг.

Вообще, она надеялась, что после училища начнет работать и уйдет в общежитие. Больше всего ей хотелось чистоты и тишины. Счастье ей представлялось в виде крохотной комнатушки, где она была бы одна...

И вот в этом доме культуры, в комнате для репетиций, на нее обрушилась совсем другая жизнь, прекрасная и непонятная. Состоящая из стихов Лорки, замечательных слов "мизансцена" и "органичность", споров о театре и кино. И неудивительно, что Лиза влюбилась в эту жизнь и в Глеба, который и был этой жизнью.

Репетиция шла отвратительно. Перед мысленным взором Глеба происходило яркое театральное действо, где роковые красавицы плясали фламенко, шептали и кричали знаменитые стихи, а белозубые мужчины шли навстречу друг другу в ритме убийства... А на сценической площадке еле передвигали ноги некрасивые, с погасшими голосами люди, совершенно пустые изнутри. Ему хотелось просто избить каждого или плюнуть на все, хлопнуть дверью и уйти. Особенно бесила его Белая Моль.

Теперь он уже запомнил, что ее зовут Лиза, но красивое имя не прибавляло ей ни грамма очарования. Тупо глядя на него застывшими белесыми глазами, она замирала от малейшего оклика, и, казалось, из этого ступора ее может вывести только чудо. Понурясь, она стояла посреди сценической площадки. Одна нога была повернута носком внутрь, что добавляло ее скучной фигуре некоторый комизм. Три несчастных четверостишья великого испанца она бормотала, словно рецепт пирога, и вместо отчетливой чечетки и легкого пируэта топталась по сцене, как худая колхозная корова.

Глеб бился с ней полчаса. Наконец он не выдержал и сам вышел к ней показать движения. Взяв Лизу за руку, он повел ее за собой в ритме испанского танца. С ее ноги упала туфля. Он понял, что обувь ей велика. И еще ему пришло в голову что можно выпустить всех актеров босиком...

"Разувайся!" - велел Глеб. Она покорно и смущенно сняла вторую туфлю. Он увидел, что колготки на ней заштопанные, и ему впервые стало ее жаль. Тогда уже ласково, почти нежно, он попросил ее; "Лизонька, пойди в раздевалку и сними колготки". Событие вызвало нездоровый смех в рядах остальных артистов, но Глеб рыкнул на них, и веселье утихло.

Лиза вышла на площадку босая. Под ногами она чувствовала деревянный крашеный пол, и ей стало как-то спокойно. У них в квартире был противный зеленый линолеум, а по такому дощатому крашеному полу она бегала у бабушки в раннем детстве. И это родное ощущение вдруг придало ей легкости и даже развеселило. Она легонько переступила узкими ступнями и самими подошвами ног поняла, что от нее требуется. Приподняв длинную юбку она прошла в танце и лихо прокрутилась вокруг себя. "Так?" - спросила она у Глеба. "Умница! Именно так!" - обрадовался он.

Через минуту она уже совершенно уверенно прочла стихи и еще грациознее повторила танец. Под обрадованным взглядом Глеба Лиза, наверное, могла бы плясать бесконечно, но здесь наступала очередь других разуваться и подражать стремительным испанцам. А Глеб заметил, что у остальных девушек студии вовсе не такие узкие и красивые ступни, как у Лизы. Ему показалось, что и ноги у нее длинные, гибко очерченные.

На следующих репетициях он все присматривался к ней и вдруг принял решение. Пора было раздавать роли в "Пигмалионе", начинать учить текст и готовить какие-то куски.

После первой читки Глеб объявил, что Элизу, героиню пьесы Бернарда Шоу, будет играть Лиза. Коллектив изъявил чрезвычайное недовольство. Особенно надулась та девушка, которую Глеб про себя называл Примой.

Эта жгучая красавица Таня полагала, что только она достойна играть главную роль, и соперниц рядом не видела, а уж Лизку, свою бессловесную подружку, в роли лихой и отвязанной девицы из Лондона она просто не представляла. Естественно, Таня немедленно с Лизой поссорилась, придравшись к какому-то пустяку Но Лиза, еще недавно просто не пережившая бы разрыва с подругой, теперь почти не обратила на это внимания... Синеглазое, русоволосое божество избрало ее. И только это имело теперь значение.

Выступили с композицией по Лорке перед ветеранами. Ветераны вежливо похлопали. Потом показали мини-спектакль школьникам. Старшеклассники заинтересовались настолько, что некоторые немедленно записались в студию.

Первые успехи воодушевили ребят, и к работе над пьесой Шоу приступили с азартом. Собственно, от самой пьесы остались лишь канва и имена героев. Глеб задумал спектакль остросовременный, с узнаваемыми отечественными персонажами.

Элизу Дулитл он превратил в богатую барышню из разбогатевших "челноков". В первой сцене она появлялась не с букетиком цветов, а с известной всей стране сумкой для товара. Профессор Хиггинс стал бедным интеллигентом, с аристократическими замашками. Ребятам такая трактовка была понятна.

Вокруг шла жизнь, в которой вчерашние профессора шли на рынок торговать, а торговцы приобретали иномарки, и идея спектакля виделась Глебу в том, что вечные ценности восторжествуют, что нувориши непременно заплачут по культуре и захотят ею напитаться. Он придумал смешные и узнаваемые костюмы из старья в костюмерной, сам расписал удивительные ширмы из бумаги, за которыми должен был гореть таинственный свет. И работа началась.

Чтобы парни не сбежали, он параллельно занимался с ними сценическим движением. Вставил в спектакль несколько драк, и ребята с удовольствием разыгрывали их не только на сцене, но и на улице.

Однажды Глебу пришлось вытаскивать своих артистов из милиции, после того как пацаны развлекли прохожих роскошным побоищем в стиле Голливуда. Но главной в этот отрезок его жизни стала Лиза.

Теперь он уже не понимал, как не заметил сразу ее гибкости, красоты тела, необыкновенного, оригинального лица. Она открывалась перед ним постепенно, словно скромный пейзаж, который очаровывает тайным колдовством. Лиза погрузилась в работу с одержимостью. Она ловила каждое слово, каждый жест Глеба. Читала книги, которые он приносил ей из своей библиотеки. Заучивала наизусть куски текста из роли.

Глеб, который грезил Таировским театром, пытался создать из нее актрису, равно владеющую жестом, голосом, состоянием. Он заставил ее заниматься на репетициях в черном облегающем трико, и Лиза почувствовала свое тело.

Он достал свои конспекты по сцене движения и сценической речи. Заставлял Лизу кувыркаться и падать, петь вокализы, перегнувшись через спинку стула, тараторить скороговорки, ходить по сцене, вынося ногу как бы из середины живота. Он твердил ей, как заклинание: "Расслабься, сними на пряжение. Каждое движение начинай на расслабленных мышцах и только потом концентрируйся".

Лиза перестала вздергивать одно плечо и сутулиться, у нее прорезался чудный низкий голос. Появилась кошачья свобода движений и жестов. Глеб понимал то, чего Лиза не видела: они повторяют путь героев пьесы. Он лепил ее, как Пигмалион свою Галатею, но это его только радовало.

Глеб верил в успех: если Мейерхольд из зрелой Райх слепил вполне сносную актрису, почему бы ему, Глебу, не сделать из юной Лизы свою "прекрасную леди"! И все у них получалось.

Парни из студии стали поглядывать на Лизу с явным интересом. Когда на сцене она стремительно и точно двигалась, даже у Глеба слегка перехватывало дыхание. Правда, переодевшись в свои идиотские костюмы, состоящие из купленных мамой кофт и юбок, она вновь гасла и становилась Белой Молью.

Но постепенно в ее гардеробе появились джинсы и свитера, а волосы, тщательно вымытые и расчесанные, она стала носить распущенными. Лиза стремительно превращалась в симпатичную девчонку студенческого вида.

Однажды Глеб решил проверить на Лизином лице грим и накрасил ей глаза, обведя их черным жирным карандашом. Он сам поразился тому, что из этого вышло. Лицо стало необыкновенным. Стишком светлые глаза в черной обводке на Лизином скуластом треугольном лице сияли странным цветом озерной воды; нежный, трогательный рот чуть улыбался, а волосы потрясающего серебряного цвета приоткрывали крошечные, чуть заостренные ушки...

Глебу захотелось ее поцеловать, тихо-тихо, мягко... А потом острее и острее, чтобы она вздрогнула и задышала быстро и жарко. Но тогда он отогнал от себя эту неудачную мысль. Им самим был установлен в студии жесткий закон: никаких романов между собой. По молодости он полагал, что это возможно. И очень скоро сам этот закон нарушил,

Подготовка к спектаклю шла полным ходом. Рисунок Лизиной роли почти совпадал с ее собственным превращением. В первых сценах она была нелепа, смешна, вульгарна. Лиза играла себя вчерашнюю, и это заставляло ее меняться еще быстрее.

Они с Глебом часто оставались посте общей репетиции, чтобы поработать над своими сценами (сам Глеб играл профессора). После поздними зимними улицами они шли к Лизиному дому.

Как-то раз он обернулся посте того, как они распрощались, и увидел Лизину фигурку, которая брела куда-то прочь от дома... Глеб догнал девушку остановил. Он чувствовал некоторую ответственность за нее и не хотел, чтобы студия служила предлогом для отсутствия дома. Лиза сказала, что дома все пьяные и ночевать там она не хочет. Пойдет к знакомой девочке. "Да вы не переживайте, Глеб, я часто ночую у кого-нибудь. Меня в общежитии у девчонок знают. Вахтерша впустит..."

Глеб посмотрел на часы: было половина первого. "Ладно, пойдем ко мне. Там вторая постель есть".

И они пошли. Их прогулка по зимнему ночному городу казалась Лизе сценой из волшебного спектакля. Горели фонари и освещали крупный, невзаправдашний снег. И сквозь круженье этого снега, под черным небом, она шла, как героиня пьесы, к своему счастью...

А счастье свалилось на нее сумасшедшей лавиной. Уже в ту ночь они стали близки. И теперь она частенько оставалась у Глеба на ночь - благо, дома это никого не интересовало. Она читала его книги и думала его мыслями. Цепляла его словечки и одевалась в его рубашки. Внутри нее роста другая Лиза. Женщина. Умница, красавица. Его внимание, поцелуи, его красивое тренированное тело казались ей прямым доказательством ответной любви.

Но Глеб думал иначе. Нельзя сказать, что он не влюбился. Влюбился, и очень, но он понимал, что его ждут другая жизнь и другие женщины. Те необыкновенные, загадочные, известные... Виденные им на экране и выдуманные еще в ранней юности, они ждали его там, в прекрасном грядущем, где не было места Лизе.

Но теперь, в этот данный момент, он был влюблен в нее и целовал ее узкие ступни, называя их крылышками. А она, скрестив тонколодыжные легкие ноги, шевелила этими ступнями, подражая подрагиванию крыл.

Невидимое время неслось сквозь них, когда они любили друг друга, и неотвратимо разносило в разные стороны... Но Лиза еще не знала этого и все крепче обнимала Глеба за плечи, все сильнее вжималась в него тонким телом. И только в предрассветные часы глухая тревога охватывала ее, и молчаливое животное внутри ее души тихо скулило. Тогда она обнимала любимого и лежала, тихо слушая этот плач в себе.

Премьеру назначили на начало марта. Но тут пошли сбои. Надежные ребята вдруг бросали студию, их приходилось заменять новенькими. У девчонок сложности в личной жизни заслоняли тягу к прекрасному. К весне, последовав примеру режиссера, коллектив занялся романами. Девицы закатывали на репетициях истерики, хлопали дверью, давали возлюбленным пощечины.

Казалось, не было никому никакого дела до того, зачем сюда собрались. Только два ветерана самодеятельной сцены держались спокойно и даже успокаивали Глеба. "Ничего, Глеб, говорил Валерка, терпеливо пережидая очередной скандал, - в театре всегда так. Через месяц все перевлюбятся и займутся делом".

Как ни странно, Элла Львовна играла отлично, иногда она переигрывала и комиковала, но все равно в ней чувствовался большой природный дар.

Труднее всего было укротить Валерку, который в роли отца Элизы пытался сыграть некоего короля Лира и требовал шекспировсих страстей и мощи. Он притаскивал свежие идеи и не понимал, почему режиссер не дает их воплотить.

Сложная массовка требовала слаженности. И премьеру перенесли на апрель. Шли прогоны. Глеб требовал особой музыкальности всего ритма спектакля. Цеплялся к каждой мизансцене. Добивался от ребят почти балетных движений, немыслимой слитности. Но и он на очередном прогоне понял, что его актеры добились почти невозможного и лучше они не сыграют. "Генералка", на которую по обычаю пришли все знакомые и родственники, обещала успех.

На премьеру Глеб решился пригласить преподавателей из института. Успех был колоссальным. Даже ленивые и вечно пьяные осветители не подкачали, и свет был таким, как Глеб задумал. Ширмы светились изнутри таинственно и сказочно. На их фоне причудливые костюмы выглядели уже не старьем, а настоящими произведениями искусства. Массовка легко и четко двигалась, пела речитативом.

Но главное - Элиза, то есть Лиза, была неимоверно хороша. Потешная, неуклюжая в начале и стремительная, гибкая, элегантная в конце спектакля. Восторг успеха горел в ней, и на поклоны она не выходила, а почти вылетала. Во время обязательного банкета в складчину преподаватель из Глебова института велел Лизе приходить сдавать экзамены и твердо обещал помощь в поступлении.

Ночью Лиза и Глеб пили остатки шампанского и хохотали, вспоминая эпизоды репетиций, все смешные и дурацкие происшествия, которые случались за эти месяцы.

До творческих туров у Старика оставалось всего пару месяцев. Глебу нужно было поговорить с Лизой, но он не решался. Все тянулась их полусовместная жизнь. Когда "мусенька" как-то спросила:

"Глеб, а что будет с твоей девочкой?" - он вспылил и едва ли не впервые в жизни закричал на мать: "Не лезь не в свое дело!"

Ему нравилась Лиза, ее руки и глаза, нравилось с ней спать в одной постели и пить кофе утром, читать стихи по вечерам и играть для нее отрывки, когда она восторженно вскрикивала и произносила, подражая ему: "Гениально!" Он смотрел на нее, как на свое произведение, и продолжал привычно поправлять неправильное произношение, впихивать в ее голову какие-то имена, следил за ее осанкой и походкой.

Но однажды Лиза, как о решенном, сказала между прочим: "Когда мы будем жить в Москве..." - и Глеб опомнился. Отрезать надо было сразу и жестко, чтобы у нее не осталось иллюзий. Глеб понимал, что так будет лучше для нее самой.

Лиза знала, что Глебу скоро ехать на туры. Но ей казалось, что он что-то придумает для нее. Ведь он переменил все в ней, он мог все! Так почему бы ему не решить так же легко и вопрос об их отношениях. Он был для нее хозяин, князь, господин. Он воплощал в себе иную жизнь. Жизнь, которая могла быть только в кино или театре, но вот сбылась с ней, с Лизой. Ей казалось, что и он ощущает ее, как свою собственность, часть себя...

В тот вечер она, переполненная весной, бежала к нему. Все зацвело разом: вишни, яблони, сирень... В сумерках неясно белело это цветенье, запах короткого дождя, мокрой листвы и земли касался Лизиного горячего лица. Почемуто ей казалось, что Глеб кинется ее целовать и радостно будет ему ощутить этот запах на волосах и щеках.

Глеб открыл дверь, но не шагнул назад приглашающе, а наоборот: вышел на площадку и прикрыл за собой дверь. Лиза услышала музыку и подпевающий мелодии женский голос. "Лиза, я не один", - значительно и тихо произнес Глеб. "У тебя гости?" - спросила Лиза. Она не понимала, почему Глеб стоит здесь и смотрит мимо нее, досадливо морщась. Такое выражение лица у него бывало только тогда, когда она плохо работала на репетиции. "Что-то не так?" - снова спросила она. "Лиза, ты не понимаешь? У меня - женщина!" - страшным шепотом закричал Глеб. "Ну и что?" - ответила она, еще не осознав сказанного им... Но тут же догадалась и ахнула. Хотела кинуться вниз по лестнице, но остановилась, чтобы глянуть ему в лицо. Но Глеб отвел глаза и протянул пакет с ее вещами. "Извини, так будет лучше", - сказал он и захлопнул за собой дверь.

Еще минуту-другую Лиза смотрела на эту такую знакомую дверь, которая отрезала вдруг от нее все, что называлось жизнью. Потом она медленно побрела вниз по лестнице. Тяжелый театральный занавес упал и скрыл сияние огней, цвета декораций. Зрители могли идти домой. Для них все кончилось. (Продолжение следует) 

Наталья Никишина, (с)Натали

Самые интересные рассылки Subscribe.ru: Самые интересные новости всех СМИ! Самые интересные компьютерные и интернет-новости! Лучшие картинки Лучшие анекдоты Лучшие истории Ваш адрес: Абсолютно бесплатно!

---

---

http://subscribe.ru/ E-mail: ask@subscribe.ru

Отписаться Убрать рекламу

---

В избранное