СОДЕРЖАНИЕ:

АВТОРЫ ИНТЕРЛИТА — ФИНАЛИСТЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ЛИТЕРАТУРНОГО КОНКУРСА ПАМЯТИ ИЛЬИ ТЮРИНА.

Диана Биккулова, Евгений Москвин, Евгения Баранова.

ВЕСЕННЕ-ЛЕТНИЙ ДЕБЮТ:

Владимир Борисов, Андрей Глухов, Вера Ермак, Артем Фролов, Алена Кривецкая, Алексей Журавлев, Михаил Смирнов, Лика Федина, Дмитрий Андреев.

ПУТЬ:

Николай Тарасов, Елена Винокур, Соломон Воложин, Илья Славицкий.

НА ОБЛОЖКАХ: репродукции картин Марины Богловой-Петерсон «Твое лицо в простой оправе» (фрагмент) и «Где отдыхают ангелы».

В ЗВУКОВОМ ВАРИАНТЕ: мелодекламация Павла Морозова и Инны Мень.

1 октября закончился двухнедельный марафон: интервью с Еленой Винокур.

В каждой части звучат стихи Е.Винокур в исполнении Б.Дрейдинка, П.Морозова, А.Веа и самого автора.

Он уходит по воде...

Прячут звонкие кастеты

В гуще диких орхидей

Одинаковые дети

Одинаковых идей…

Воет ветер в медный рупор,

Возит Вечная Арба

Одинаковые трупы

В одинаковых гробах.

Дремлют ядра в жерлах пушек,

Яд вливает чародей

В одинаковые души

Одинаковых людей…

И слагает злые сроки

Смерть, владычица грехов,

В одинаковые строки

Одинаковых стихов.

Словно черви лезут в уши

Близнецы Ничто-Нигде…

Он не может больше слушать

Он уходит по воде

Девочка-осень, девочка смерть…

Кутая плечи в колючие шали,

сжала в ладошках игрушечный смерч.

Девочка-осень разбила скрижали...

Смотрит в глаза ей

девочка-смерть.

Девочка-осень,

с чёрных вселенных

лика луны никому не стереть...

Пишет, безумная, знаки на стенах,

их растолкует

девочка-смерть.

В сумерках несуществующих станций —

падает небо на мёрзлую твердь.

Кружится в сомнамбулическом танце

девочка-осень

с именем смерть...

Из книги «ЛЕПЕСТОК ХЭ»

ДРАГОЦЕННЫЕ КАМЕШКИ СМЕРТИ

* * *

Как будто две фигурки восковые

стальной иглой проткнул жестокий шут...

Моих шагов не слышат мостовые —

не умирай, ведь я ещё дышу...

Мы карликами страхов заселили

одну из самых ласковых планет,

где вопреки неодолимой силе

душе как колокольчику звенеть...

Как страшно пахнут скошенные травы!

И как смертельно жуток стук колёс...

Роняет ночь хрусталинку отравы

в моё вино, солёное от слёз...

ИЗ ЦИКЛА «РИСУНКИ ТУШЬЮ»

Паук

О чём-то важном

ветер нашептал

ты не услышал

о чём-то дальнем

колокол запел

а ты не понял

свивает стансы

маленький паук

к холодным пальцам

липнет паутинка

Следующий маленький сюжет можно было бы назвать БЛИЦ-ЗНАКОМСТВОМ. Его герой, Ярослав Куделин (Кудеяр), которому 30 октября исполнилось 17 лет, вихрем ворвался на форум и ошеломил всех пламенным юношеским максимализмом на грани агрессии. События развивались в полном соответствии с цепочкой названий его тем на форуме: «Манифест входящему». «Я пришел». «Я пришел с похорон». «Танец смерти». «Я ухожу».

«Мои дорогие несостоявшиеся коллеги! Случилось то, что давно уже должно было случиться: вы расстаетесь со мной, а я с вами. Сегодня пришел начальник и велел в три дня очистить помещение. Нас переселяют в другое здание, а там нет Интернета и неизвестно, будет ли когда. Я прощаюсь с вами с горечью в душе. Так бывает, когда только привыкнешь к людям, а уже надо расставаться. Простите все, кого ненароком обидел. Мир вашим домам!»

И остались бы после начинающего автора одни запальчивые (правда, неплохо написанные) экспромты, если бы не похороны в его деревне, вылившиеся в стихи:

Душа моя отлетела
(сокращенный вариант)

Когда я умерла, какой-то неземной покой сошел на мою душу; бесстрастно и радостно глядела я на то, что происходит с моими бренными останками, с моими близкими и дальними людьми; как-то безмятежно парила моя душа в эфире, как человек, купающийся в Мертвом море, не ощущает собственного веса.

Сын Игорь, горе мое луковое, позвонил куда следует, и двое молодчиков, икающих водярой, собрали в одеяло то, что было раньше мной, и повезли в обычной клетке-лифте с тринадцатого на первый; наш дом рассчитывался, видно, на бессмертных: в нем нету грузового лифта, покойников здесь возят стоя или сидя на полу.

Таким счастливым своего сына я не видела ни разу с тех пор, как родила его единственного сорок пять лет тому назад; он был сейчас умиротворен и добр, действительно красив, особенно, когда его глаза-маслины чернели под предлинными ресницами, совсем, как у меня.

Случилось то, чего мы оба так хотели; я, его мать, старуха-паралитик, прикованная неподвижной половиной тела к кровати вот уже пять лет подряд, и он, мужчина в расцвете сил, который был на грани третьего развода, без жилья, оставивший третьего ребенка и жену в вонючей коммуналке, с единственной надеждой, что скоро я умру и он попробует все начать сначала в четвертый раз.

За эти последние полгода после смерти мужа, которые сын ухаживал за мной, я часто слышала приглушенный женский голос из кухни, где он устроил себе жилище, поскольку в комнате со мной он жить не мог: здесь, несмотря на постоянно открытую балконную дверь, все было пропитано запахом моей мочи и экскрементов, и свежему человеку сразу резало глаза.

А мне так хотелось встать и посмотреть на новую невестку, я бы сказала ему, всего лишь раз взглянув в ее глаза, получится у него новая жизнь или опять, как результат женитьбы, — сироты при живом отце и покалеченные бабьи судьбы; я так и не увидела ее ни разу.

Наталью, его первую жену, девушку с трагическим и обаятельным лицом, я полюбила тут же, как увидела впервые; бывало, ползавода глазело в окна в перерыве на обед, когда он носил ее на руках вокруг цветочной клумбы, не обращая ни на кого внимания, как будто кроме этих роз и их двоих на белом свете не существовало ничего.

Промаялась она с ним год в этой проклятущей коммуналке, где он теперь оставил третью семью, и ушла на частную квартиру, забрав с собой дочурку Машу, ровно через месяц после родов. Не всякая женщина, имеющая гордость, может перенести такие тяжкие пороки, как менторство и скупость, гипертрофированную жадность и монотонную ежеминутную назидательность, которыми мой сын был наделен в избытке.

Сколь долго женщина может терпеть от главы семьи скандалы за разбитую пустую бутылку из-под молока или выслушивать нравоучения о том, как следует экономно кормить младенца грудью, как будто грудь не ее собственная, а взята им в кредит с рассрочкой на всю оставшуюся жизнь?

Наталья вытерпела год сквалыжного кошмара и, стиснув зубы, молча удалилась, а оскорбленный Игорь стал объяснять направо и налево всем доброхотам, желающим порыться в чужом грязном белье, что дочь, возможно и даже вероятно, не его, и пострадавшей стороной является он сам, хотя она, как две капли воды, была похожа на меня, не различишь на детских фотографиях, где бабушка, а где внучка.

А между тем, когда она ушла, мой сын, породистый кобель, пустился во все тяжкие и устроил у себя в норе бордель, так что совестно и больно было глядеть в глаза знакомым.

Очередной вояж в женитьбу он предпринял под лозунгом «Даешь большие деньги!», а первая моя внучка Машенька в это время жила со мной. Свою кооперативную квартиру мы с дедом отдали Наталье, а сами очутились все в той же богом проклятой коммуналке, когда наш сын привел знакомить нас со второй невестой.

— Мать, ты только посмотри, какая женщина, — сказал он восхищенно не мне, а почему-то той, которую представил, — вылитая Мерилин Монро. Мы с ней решили пожениться, прошу любить и жаловать.

Я посмотрела и поняла, что для Мерилин у этой перезрелой девы тяжеловата челюсть и анемичен взгляд; но внуков делаем мы себе не сами, наши дети этим благородным делом занимаются вполне успешно; и я смирилась, молча проглотила неприязнь, возникшую от первого же взгляда.

Огромный капитал, который по слухам, распускаемым мамашей «Мерилин», оставил для дочери почивший в бозе отец-профессор, оказался блефом, голым крючком, на котором нет даже наживки-червяка; и теща Игоря стояла насмерть, не давая ему ни копейки даже в долг.

Мой сын был потрясен таким коварством и оскорблен в самых высоких и благородных помыслах, особенно учитывая то, с какой элементарной и очень примитивной простотой им удалось обтяпать это дельце; но «Мерилин» уже вернулась из роддома с таким красавцем-крепышом, который безусловно был похож на свою бабушку, то есть на меня, что я простила своей снохе и челюсть, и очень сложный профессорски-математический расчет, что дважды два — четыре, забыла тут же про неприязнь, и стала жалеть ее, как баба — бабу.

Подлейший из мыслимых стервецов, мой Игорь, как водится, сумел изобразить себя потерпевшей стороной, и с большого горя открыл очередной бордель, как только мы с дедом переехали в новую квартиру.

Едва наш внук Митяй пошел, его забрала теща, и Игорь стал подумывать о том, чтобы, обратившись в суд, потребовать со своих бывших жен алименты в свою пользу, поскольку он хотел разумно использовать средства на содержание своих детей у бабушек.

Сам он алиментов не платил ни дня, хотя со сдержанной яростью рассказывал знакомым, как его раздели догола распутные паскуды-жены, наплодившие детей Бог знает от кого. А Бог к тому времени уже пошил «ежовые рукавицы», и как-то утром Игорь вдруг обнаружил в своей комнате вчерашнюю билетершу из кино, с которой переспал «для счета»; он даже имени ее не знал, забыл у нее спросить, но она запомнила, где он живет, и появилась неожиданно с потрепанным портфелем, где были все ее пожитки, как выпускница из детдома, приведя с собой довесок-дочь тринадцати лет.

Даму, как оказалось, звали Валентиной, знакомство состоялось в загсе при написании заявления об обоюдном стремлении сторон вступить в законный брак, иначе, объяснила ему толково билетерша, она напишет заявление прокурору об изнасиловании.

Клин клином вышибают, это была пара, в которой партнеры были равноценны; лютая стерва, которой пробу негде было ставить, нашла у Игоря болевую точку в первый же день и продержала его в страхе четыре года, она из кожуры лимона умела вы жать сон; и сын теперь трудился на трех работах сразу, теперь ему было не до баб, и если Валя хотела купить бронзовую люстру, такую, как висят в метро над суетливым московским людом, то эта люстра покупалась.

...Я не узнавала собственного сына, оказывается, с ним можно жить в семье, вполне добропорядочный отец семейства без ведома жены и шагу не мог ступить.

Однажды, припозднившись на подработке, где он таскал мешки с мукой, он появился у дверей в неурочный час: опоздал всего на полчаса, подвела обычная задержка с транспортом, и дверь была закрыта на цепочку. Не пущу, сказала ему жена, не будешь шляться неизвестно где, ночуй на улице. Пришлось ему, блистая лысым черепом при луне, протискиваться в узенькую форточку.

...Рождение дочери прибавило Валентине сип и оптимизма, и она стала мужа поколачивать за всякую малейшую провинность. Я уже три года лежала без движения, и Игорь стал чаще заходить, справляться о здоровье, но всякий раз, когда он появлялся, я обнаруживала у него то синяк под глазом, то царапины на лысине, то просто затаенную печаль в глазах-маслинах.

— Что у вас там происходит? — в одночасье не выдержала я.

— Мама, она дерется.

— Так поставь ее на место.

— Я не могу.

— Почему?

— Она меня посадит.

— Перестань чепуху молоть, — сказала я, — за что тебя сажать?

— Ты ее не знаешь, мама, — это людоедка, она на все способна; я вчера держал Таню на руках, а она била меня по голове металлорукавом от душа. На, говорит, получай, только попробуй меня тронуть, я мигом упеку тебя в тюрягу.

— За что она тебя отделала?

— Не верит, что я деньги все отдал от подработки, звонила в бухгалтерию, а там, как всегда, напутали чего-то, назвали сумму моего однофамильца.

— Все это мне не нравится, — сказала я, — ты заходи почаще, отец совсем плохой стал, не может меня ворочать и белье стирать.

Я ему не просто так сказала про отца; я видела, как он медленно, но неумолимо сходил с ума, и за полгода до моей кончины он помешался окончательно. Сидел на стуле напротив моей кровати и сутками смеялся, с ним стало опасно жить в доме.

Мы с Игорем посоветовались и сдали его в больницу, а там, как известно, долго не живут, и через три недели мужа моего не стало.

И тут забрезжил свет в конце туннеля: у сына появился повод уйти от этой ведьмы, как бы на время, ухаживать за неподвижной матерью, а у меня надежда, что квартира эта останется ему: мы оба стали с радостью ждать, когда я, наконец, умру; и это были для меня счастливые полгода в моей жизни; мы снова были вместе, но роли поменялись: я была беспомощным ребенком, а он стал матерью, взял на себя все заботы обо мне; тяжко ему было, не приведи Господи, но он втянулся постепенно в эту каторгу, похуже, чем у него дома, и смог наладить самый примитивный быт.

Как только Игорь вырвался в мою обитель, пройдя через скандалы и побои, я тут же порешила для себя, что должна прожить не больше и не меньше, чем шесть месяцев, поскольку это был именно тот срок, который давал ему права на мое жилье.

...У древних греков был прием, которым пользовались те, кто хотел остановить свою жизнь, не принимая яд, они умели уходить в мир иной, задержав дыхание. Какие сильные и мудрые были люди; они способны были распорядится своей жизнью так и тогда, как они этого хотели; я им завидовала, я бы хотела прожить еще один свой срок среди таких людей.

...Я часто думала: насколько я виновна в том, что мой любимый сын мерзавец? Говорят, что хорошим воспитанием можно смягчить пороки; смягчить, пожалуй, можно, но как избавиться от них совсем?

Мой сын — дешевый, хамоватый резонер, в родителях и запаха такого нет, а он в чужую душу с наслаждением лезет в грязных сапогах, читает всем мораль направо и налево, как надо жить. Вот Валентина смягчила сей порок хорошим воспитанием при помощи металлорукава от душа, но это не надолго. Для нас с отцом такое воспитание в корне было неприемлемо.

Мой сын — распутник, одаренный от природы. Но как потребовать от козла, чтобы он не был козлом? И тут его третья жена дала нам сто очков вперед: он жир топил все ночи напролет на фабрике. Опять же нам с отцом такое в голову не могло придти.

Мой сын — гениальный скупердяй, и где он этого набрался, ума не приложу, а вот у Валентины он стал транжира и мот: скупает по изысканному вкусу своей жены металлолом из бронзы. Каким, простите, воспитанием можно улучшить жадность от природы?

Я не виновна в том, что мой сын родился негодяем; я не приемлю все, что в нем плохое, но это мой сын, и я его люблю.

Люблю и ненавижу одновременно.

Срок мой приближался, когда я должна была покончить счеты с жизнью, а Игорь сатанел день ото дня; он не знал, сколько могут продолжаться его мучения: три дня или три года, иначе бы он просто потерпел, только я одна была уверена, что умру тринадцатого мая в пятницу.

...— Какой сегодня день в календаре? — спросила я однажды сына.

— Тринадцатое, пятница, — ответил он в дверях перед уходом на работу, — единственный черный день в году.

— Он не черный, он самый светлый, — возразила я.

— Ты помешалась, — сказал мне Игорь, — я тебя луплю, а ты смеешься.

— Я не смеюсь, я улыбаюсь; мне хорошо.

— Тебе неплохо, это видно, — сказал мне сын, — но я уже договорился и завтра сдам тебя в дурдом, конечно, если ты сама сегодня не подохнешь.

— А ты успел переписать квартиру на себя?

— Само собой.

— Спасибо, милый, — сказала я ему, — я тебя за все благодарю. Сегодня я умру.

Так мы с ним расстались.

К часу дня гроза над нашим домом уже отгромыхала; просинело небо, солнце заслепило мне глаза; и, вдохнув последний в жизни раз глоток озона вперемешку с ароматом тополя, я тихо и счастливо умерла. Душа моя отлетела.

Мы продолжаем публиковать с продолжением роман Алексы Веа «Приключения Алексы Голубикиной». Это иронический детектив в духе Дарьи Донцовой. Читается легко; хорошо написано и довольно смешно...

Александр Бардин. «Дела семейные», рассказ.

Алексей Журавлев. «Старший». Фантастическая повесть.

Розалия Неврозова. Новые сапфические...