Ифри, дочь раба-ливийца Исмона и древней германки Серой Белки, мучительно идёт сквозь холод и смерть, сквозь ложь и жестокость, всё время восставая против несправедливости и раз за разом терпя поражение. Но каждый раз поднимается и идёт дальше. Далёкая северная окраина Римского мира, местами воссозданная с исторической точностью, а местами зияющая анахронизмами. Архаический вторичный мир, напоминающий суровое пространство Старшей Эдды, и в то же время мудрый и
многозначный космос Урсулы Ле Гуин.
Вообще, язык часто восхитителен. Вот злая колдунья раскрывает своё мироощущение: "У меня в голове мясо с пустотою! Я живу чинно. Сама себя не грызу вовнутрь. И знаю, что ничего хорошего в иных мирах нету. Там никому нету дела до твоего телесного дородства и красы. Там должный порядок навести нельзя, хоть ори хоть грози хоть ногами топай. Там только пламя яркое и сожигающее, да странные неведомые образы".
Вторая часть резко и вызывающе отличается от первой. "Мир мёртвых", в поисках которого прожила свою скорбную жизнь Ифри, находит её муж Рейг. При ближайшем рассмотрении мир сей оказывается искусственным островом в нашей родной современности, на котором некий денежный мешок, накупивший всевозможных нанотехнологий, занимается проникновением в прошлое и похищением оттуда нужных ему для достижения мирового господства людей. В общем, фюрер и вождь, то ли доктор
Моро, то ли инженер Гарин.
Большую часть похищенных в древности у смерти людей Господин И ломает под себя. Тем более, он и ищет таких слабых духом приспособленцев. И вот сюда случайно попадает Рейг, явный носитель фактора Z, неискушённый дикарь, погружённый в суеверия. Казалось бы, его противостояние с владыкой компьютеров, лазеров и телепортационных машин совершенно безнадёжно. Но... "фактор Z", способность поставить отвлечённый идеал выше инстинктов, побеждает всю изощрённую
машинерию и пробуждает во многих бывших рабах Господина И тоску по справедливости.
Сначала я думала, что смогу убедить злодеев отпустить меня. Ведь я хотела найти выход из страны мертвых. Я думала, что и они же когда-то умрут. Для них же будет лучше, если прежде, чем Смерть придет за ними, я уже успею исполнить то, что задумала - тогда они будут жить вечно.
Но Семь Зверей проворчала, что у такой глупой бабы, как я, все равно ничего не получится. А презренный Удар Молнии думал только о власти над людьми и об ублажении своей смертной плоти. Такой уж он был человек - ему хотелось, чтобы ему все повиновались, но что-то для этого делать он ленился. Если бы он меня отпустил, ему бы пришлось самому пугать людей, а ему это было так лень что хуже смерти! Я помню, мой отец рассказывал мне про какого-то вельможу, которого он называл так: Властолюбивый
Созерцатель. Вот уж точно. Только слова слишком красивые.
Я бы лучше сказала, что в Ударе-Молнии жили два демона, и они между собою не могли найти согласия! Одна половина Удара-Молнии была снедаема жаждой повелевать всей деревней. Всей округой. И всем миром, если получится. Эта половина Удара-Молнии была совсем как грозный Сын Бури из сказки про золотое веретено. Тот самый, который некогда повел войско послушных ему великанов в бой против небесных дев на крылатых конях. А другая мужнина половина была как лентяй Бубефа, тоже из этой сказки,
который всю битву проспал, и проснулся только когда ему приснилось, что пора обедать. Вот так и Удар-Молнии! Хотел, чтобы в деревне считали его за главного на небе и на земле. Но сам что-то делать ленился, поэтому и опирался на нас с Семью-Зверями, как старик на две клюки. Я пугала людей, а Семь-Зверей собирала дары.
Когда Семь-Зверей была дома, влюбленный Удар-Молнии терся об нее, как вшивый лось об елку. А когда она уходила, он садился у очага и кричал ей вслед:
- Скажи деревенским дурням, пусть принесут нам в дар медку! Пусть принесут нам в дар молочного поросеночка! Пусть принесут нам покушать все вкусное, что у них есть.
Я подумала, что таким людям, как он, бессмертие наверное и не нужно. Что бы они стали делать после того, как поели бы всех поросят на свете? С этими низменными обжорами я разговаривать перестала. А ни с кем больше говорить они мне не дозволяли. Я же боялась прогневить их. Когда на белом вечернем небе показывала свой лик золотая луна, и жители деревни шли домой с полей и пастбищ, я в одиночестве ходила по опустевшим лесным опушкам, вдоль межевых камней. Кричала что я не ведьма, плакала
и не знала, у кого просить помощи. А люди боялись меня и несли южные золотые монеты настоящей колдунье. Семь-Зверей пробивала в них дырки и нанизывала монетки на шнурок из оленьих жил, чтобы получилось звонкое золотое ожерелье. Всякий раз, когда она прибавляла к ожерелью столько новых монет, сколько пальцев сразу вместе на ногах и руках, она давала ожерелье мне и посылала меня торговаться с эхом. Я должна была договориться самым голосистым эхом в наших краях, с тем эхом, которое жило в холме Потерянных Овец.